- Вам не стоит об этом думать, детектив. Полагаю, что ваше расследование окончено, – лаконично сказал после паузы Уайз. – Как только немного оправитесь от травмы, можете езжать в Лондон. А сейчас, поспите.
Было ясно, что Уайзу тоже не хотелось подставлять свою шею под гильотину отношения Ридинга и города. Харпер понял из разговора, что если он не уедет, то это покушение на его жизнь последним не будет. На данный момент, ему хотелось поговорить со Стоуном, ибо только этот помощник поддерживал его в его начинаниях рассмотреть другие варианты поиска улик и убийцы. Но похоже Стоуна ждет незавидная участь, смотреть как будут вешать невинных детей.
Ригли рассматривал большую дырявую перчатку, которая явно принадлежала взрослому человеку. На перчатке была кровь. По сути это была веская улика и прорыв в деле о неизвестном убийце.
- Где ты ее нашел? – поинтересовался Ригли у запыхавшегося напрочь Стоуна.
- На месте преступления, сэр. Я там еще кучу следов нашел, и они не принадлежат этим детям. Следы размера ноги взрослого мужчины, который явно прихрамывает на левую ногу, либо нес что-то на левом плече. Я зарисовал часть места преступления в блокноте, но не думаю, что кто-то будет серьезно воспринимать мои каракули. Шериф, сегодня обещали дождь, все следы будут смыты осадками, нужно срочно...
- Бисби! Фоули! Возьмите Бакстрема и все необходимое, быстро! Двух констеблей тоже возьмите, скажите, я приказал. Езжайте с мистером Стоуном, делайте все что скажет. Все улики должны быть у меня через полчаса. Это ясно?
- Но, сэр... – пролепетал спавший у окна Фоули, недоуменно взглянув на шерифа.
- Живо! У нас мало времени! – рявкнул Ригли понимая, что за полчаса можно едва успеть доехать до места преступления, не говоря уже о том, что все там собрать за тридцать минут. Но выбора особого не было, через час Ридинг казнит детей, и возможно Харпер был чертовски прав, это невинные дети!
- Стоун, – задержал Ригли своего помощника. – Хорошая работа.
Тот даже не улыбнулся, кивнул и вышел. Сейчас было вряд ли до улыбок.
К рассвету ноги стали мерзнуть, а связанные руки, неметь. Однако, Шарлотта отказывалась жаловаться, понимая, что ее судьба решится в ближайшие несколько часов. Не смотря на всю враждебность ведьминого клана, с ней обращались весьма сносно. Вилма даже накинула ей на плечи вязанную шаль.
- Если Лили и Бейб не вернутся к полудню, ты умрешь – спокойно, без экспрессивной окраски в голосе произнесла ведьма. – Надеюсь, что твоя смерть будет ответом на вопрос, который задают себе городские жители. Мы не сдадимся на милость тем, кто хочет нас заковать в цепи и заставить жить по канонам, которые нам чужды.
- Мам...
- Молчи, Вилма! – сверкнула глазами ведьма, не давая дочери даже возразить ей. – Ты еще ничего не знаешь об этой жизни. А я знаю! Знаю, какого это быть выброшенной, словно старая утварь, на съедение волкам и падальщикам.
- Мам, пожалуйста... Выслушай ее.
Ведьма замолчала, задерживая тяжелый взгляд на молчавшей Шарлотте. Казалось, взгляд ведьмы способен прожечь насквозь юную писательницу. Но Шарлотта не давала себя запугать, стараясь выдержать подобный взгляд, хотя внутри у нее все дрожало, то ли от холода, то ли от реального животного страха, который старался поглотить Шарлотту еще до того, как она произнесет свою речь.
- Что нового может мне сказать городская жительница? – размерено проговаривая слова, сказала ведьма. – Она скажет, все что угодно, чтобы спасти свою жалкую жизнь. Но так уж и быть, я выслушаем ее. Говори.
Шарлотта только сейчас осознала, что от ее дальнейших слов может зависеть не только ее жизнь, но и жизнью всего этого клана ведьминых отродий, многие из которых бы ее зубами загрызли за то, что она городской житель, а значит определенно хуже их. Ее слова должны были дойти не только до создания ведьмы сидящей перед ней, но и до каждого ее отпрыска, который находился в непосредственной близости от этой поляны. До каждого, кто еще не совсем одичал и смог бы мыслить, так, как это еще два часа назад делала рядом с ней Вилма.
- Возможно вы правы, когда хотите убить в ответ на убийство, но с точки зрения нормального человека, не городского, а просто обычного, это значит уподобится убийцам. Чем тогда вы будете отличаться от них, если сделаете тоже самое? Вы здесь говорили, что хотите, чтобы вас оставили в покое и дали вам жить вашей обычной жизнью, но это никак не возможно уже. Потому что кто-то, возможно даже тот, кого вы хорошо знаете или знали, подставляет вам самым что ни есть наглым и грубым способом, он подменяет для вас понятия чести и свободы. Мне не понятно как люди, живущие в природе, могут не заметить очевидных вещей, какими являются представления о том, что происходит за пределами вашего мира. И будь на моем месте кто-то другой, он бы все равно умер не за ваши идеалы, а за те подмененные вещи, которыми вы называете ваши идеалы. Не лучше ли было бы дать возможность природе решать, кто будет жить, а кто нет, раз уж вы возвели природу на пьедестал Бога.
- Я же говорила вам, ничего нового, – вздохнула ведьма. – Какое ты имеешь право говорить о нашей жизни и Богах, если сама живешь в тепле, уюте и достатке в городской стихии? Что ты как живой обычный человек можешь дать нашему клану, кроме неприятностей и, в итоге, смерти?
- Многое, – без запинки ответила Шарлотта, чувствуя, как по спине снова побежали мурашки. – Я могу защитить вашу свободу.
Ведьма насторожилась, будто помимо самой Шарлотты в лесу были еще городские жители, которые неминуемо бы напали на них.
- Каким образом? Приведя сюда констеблей, которые бы распяли нас на крестах?!
Шарлотта могла поклясться памятью матери, что ведьма говорила так, будто ранее она жила среди городского люда, она знала слова и обороты, которые нельзя знать живя в лесу. Определенно здесь было что-то не чисто. Бывшая городская девушка, которая объединила здесь клан потерянных детей. Так ли они потеряны, может быть это вовсе не ведьмин клан, а просто некий заговор против законов Хэмпшира или кого-то побогаче.
Шарлотта глянула на Вилму, притихшую у невысокой сосны.
- Если вы отпустите меня, обещаю, я никому не позволю забрать ваши жизни без судебного иска, – вымолвила Шарлотта, стараясь, чтобы заявление не прозвучало жалобно.
Она ожидала удара по лицу, закидывания камнями или даже того, что ее отправят в темницу, но она никак не ожидала, что ведьма рассмеется ей в лицо, зловещим и задорным смехом дьяволицы леса. Это был такой ужасный, унижающий смех, словно ведьма была безумна и сейчас из нее выходило все это безумство.
- Если мы отпустим тебя, нас всех завтра же повесят, – престав хохотать заявила ведьма, и была чертовски права в своем предположении. – Я не доверяю человеку, который так лихо управляется со словами и может очаровать моих детей, но не меня.
Шанс на освобождение из плена с треском провалился и сейчас Шарлотта просто кивнула самой себе, принимая неизбежность конца.
- Постойте, – вдруг сказал Тимоти. – Это может быть то решение, которое мы искали.
Подростки обратили внимание на вставшего с земли Тимоти. На вид парню было около девятнадцати или двадцати лет. Не смотря на небольшой рост, он был широк в плечах, но неимоверно худой и какой-то щуплый, того и гляди ветром сдует. Волос на голове у него почти не было, едва-едва реденькие проступали. Но в глазах был какой-то добрый и отважный огонек.
- Заткнись, трус! – бросил в него какую-то небольшую корягу Кадо, зло насупившись. – Ты не имеешь больше право голоса, ты струсил.