— Расписание на завтра все переписали, можно стирать?
— Что? — встрепенулся я. — Нет, подождите!
Но теперь уже мой голос потерялся за спинами встающих из-за парт ребят.
— Я записал, — сказал Коля, — а ты не спи на ходу.
— Да ты что! Такая нагрузка на мозг в первый же день, как тут не уснуть?
Мы вышли из школы.
— Пойдём ко мне, — предложил я.
— Пойдём, — согласился Коля.
Придя, мы побросали сумки и завалились на кровать.
— Что делать будем? — спросил друг.
— На кухне холодильник, на нём список дел, мама утром специально для тебя составила.
— Да что же ты такой ленивый? — засмеялся Коля и, наклонившись, потряс меня за плечи.
— А-а-а-а-а! — прерывисто выдохнул я.
Колька перестал трясти и улёгся, положив голову мне на живот. Я запустил пальцы ему в волосы. Какое-то время мы молчали.
— Значит, не приснилось, — произнёс я.
— Что не приснилось? — спросил Коля, поворачивая ко мне голову.
— Это, — сказал я и начал расстёгивать его рубашку.
— Можно я сначала? — спросил Коля.
— Да, — ответил я и перевернулся на живот.
Я лежал, а Колька мял мне ягодицы.
— Давай уже, — сказал я, — не в пекарне, и слюней побольше напусти, чтоб скользить так скользить. А-а! — вскрикнул я. — Ты чего меня шлёпаешь, извращенец, садомазафак! Ай! Больно!
— Сейчас я тебе вставлю, тогда начнёшь за языком следить, мазафак!
— А-ай, медленнее!
— Мнёшь его, мнёшь, а толку никакого.
— Ничего, ой, я тебе скоро покажу, как на-адо, Господи, Адонай, мой миленький.
— Ты чё там, бля, бормочешь?
— Быстрее.
— То медленнее, то быстрее, определись уже.
— Резче, глубже.
— Да ты, сука, издеваешься!
Я засмеялся.
— Лежать, не дёргаться!
Я лежал, погружаясь в ощущения, растворяясь в нарастающем тепле и наслаждении. Вот только кровать скрипела и стукалась спинкой о стену. Что соседи подумают? Нахер соседей! А потом Колька обнял меня, прижался и через пару толчков замер, каменея и пульсируя внутри. Избыток дурацкого нежного счастья в сердце выступил на глазах слезами, и я вытер их.
— Ты чего? — спросил Коля.
— Ничего, — ответил я, переворачиваясь на спину. Мне так хотелось, чтобы он прижался своей грудью к моей, крепко обнял, поцеловал, но глупая ершистость не позволяла сказать об этом. — Плачу от радости, что дождался.
— А ты уже потёк, — сказал Коля, размазывая по моему животу скользкую влагу.
— Не там смазываешь, пока тебя дождёшься, всё впустую уйдёт.
Коля поднёс к моему лицу ладонь.
— Чего?
— Плюй, а то у меня уже вся слюна закончилась.
Я плюнул.
— Маловато будет, но ладно.
— Любишь пожёстче?
— Рот закрой, а то я точно его использую по назначению.
— Садись, да не промахнись.
Колька наклонился и впился в мои губы, его горячий твёрдый стержень вжался в живот, пупок. Запредельная эротичность ощущений снесла остатки крыши, и, подав таз вверх, я проник в нежное наслаждение, задвигался в нём, зафиксировав руками, потому что знал, что друг ничем мне тут помочь не сможет, а только помешает своими попытками попасть в такт. Колька то поднимался, упираясь мне в грудь, то крепко прижимался ко мне, упираясь подбородком в плечо, целуя и покусывая в вампирических припадках шею. А я, согнув ноги в коленях, толкался вверх, стараясь проникнуть как можно глубже, чтобы ощутить его всей длиной, удариться лобковой костью. Эти удары отзывались внутри нарастающим наслаждением, и в какой-то момент я переполнился им и вернул, выплеснувшись в Кольку горячим семенем. В то же мгновение свет померк, и мир погрузился в непроглядную тьму, но мне не нужны были глаза, чтобы знать, что кто-то стоит вплотную к кровати и смотрит на нас. Я ощущал этот взгляд каждой клеточкой кожи, каждой мурашкой. Я протянул руку и коснулся чего-то очень холодного.
«Хочешь присоединиться?» — спросил я, но ответа не последовало.
Мы лежали обнявшись и гладили друг друга, чуть касаясь кончиками пальцем.
— Тебе не кажется, что мы чем-то не тем занимаемся? — вновь спросил Коля, как тогда на озере.
— Мне всё равно, — ответил я, — только не отпускай меня.
— Хорошо, — сказал Коля и прижался, уткнувшись носом в ямку над ключицей, а лбом в шею. — Всё-таки ты был прав, я пидорас и ничего не могу с этим поделать.
— А всё потому, что в садике я лизнул тебя в жопу.
— Так это был ты!
*
Мертвящим сном незыблемых касаний,
Хрипящим ртом и пеной белых век
Над непроглядной истиной метаний
Возник холодный чёрный человек.
Израненный промозглой стылой болью,
Я резал вены пустотой зеркал,
А он вонзал осыпанные солью
Худые пальцы, плоть мою терзал.
И, задыхаясь возмущением картинным,
Я пропускал его в себя всего.
Иссушенные меж страниц столетья
Лились вином в холодное нутро.
И, разлагаясь и срастаясь дивно
Невинностью и яростным грехом,
Я принимал и даровал бессильно
Всю жизнь и смерть в беспамятстве немом.
Он преследовал меня, но держался в отдалении в сгустившейся ночной тьме. Пустые гулкие улицы. Я свернул в ближайший проезд — в нос ударил запах мочи — и оказался в ещё более тёмном колодце двора. Далеко в вышине тусклым потусторонним светом мерцало несколько окон. Я зашёл за покосившийся детский домик, чуть не упал, споткнувшись о заросшую бурьяном песочницу, и присел на корточки. Прислушался, но не услышал ничего, кроме собственного дыхания и бешено колотящегося сердца. Я чуть успокоился и задумался, что делать дальше, куда идти, ведь он может просто ждать у выхода, не сидеть же здесь до утра.
Ладонь накрыла и крепко сжала плечо. Я дёрнулся, но вырваться не смог. Будто стальные пальцы больно впились в тело. Я попытался подняться, но он прижал меня животом к домику, наваливаясь всем весом сверху. От него шёл леденящий холод и запах корицы. Одна его ладонь легла на затылок, замораживая мысли, другая скользнула под резинку шорт. Я осознал, что на мне нет трусов. Это отвлекло внимание, но оно вновь вернулось в реальность, когда он обхватил мою мошонку. И всё же, почему я без трусов? Шорты поползли вниз, на мгновение задержавшись на коленях, и упали на пыльные сандалии. Он убрал руку с затылка, чуть отстранился, раздвигая мне ягодицы и засовывая между ними ледяной и твёрдый, как арматура, член. Ещё немного, и он насадит меня на него, как трепещущую бабочку на иголку.
Сравнение его члена с иголкой позабавило меня. Со мной что-то было не так, со всем этим миром что-то было не так. Понимание забрезжило, ещё немного, и я бы осознал, что же не так, но это не остановило его, и он вошёл в меня, как мороженое, как ледяная сосулька. Боль пронзила тело, а затем он ударил меня по голове, и я начал падать. И падал целую вечность, пока не вздрогнул всем телом, очнувшись от звонка с урока в зашумевшем классе.
— Ян, ты чё, задрых?
Был тёплый осенний день, но в школе проверяли отопление, и в классе стояла влажная духота, как в парилке. Я неприятно вспотел. Откинув со лба влажные волосы, посмотрел на Колю.