Сон застигает резко и неожиданно. Я весь вздрагиваю, но не просыпаюсь, а, наоборот, погружаюсь в него ещё глубже и, лишь заслышав знакомый шёпот, теряю сознание и проваливаюсь в тёмную влекущую бездну сновидений.
*
Ночь. Тинк с девочками под тусклым светом лампы сидит на веранде и рассказывает истории про вампиров. И стоит раздаться странным шорохам в саду или таинственным скрипам в Доме, как они тихонько вскрикивают и жмутся друг к дружке. В Доме сейчас живут хорошие девчонки, очень добрые и отзывчивые. Не кривляются и ничего из себя не строят. Они любят играть с Тинком в переглядки. Если смотреть очень долго, то лицо противника бледнеет, а глаза превращаются в тёмные провалы. Тинку становится не по себе, и он моргает первым. Не хочет видеть их с такими лицами. Девчонки с победным криком вскакивают и начинают носиться вокруг него, а Тинк любуется ими и улыбается.
У Дома очень много тайн. Иногда он кажется добрым и нежным. Его деревянные стены излучают свет и тепло. А иногда по ночам он заходится скрипами и словно весь шевелится, не находя покоя. В такие минуты беспокойство наполняет душу, и хочется кричать или безудержно и безутешно плакать. Тинк любит Дом, когда он светлый, тогда его переполняет радость и лёгкость, словно всё хорошо, и хочется жить. Он несколько раз пробовал выбежать из Дома, когда тот начинал скрипеть и наполняться тенями, но у него не получалось. Он попадал из одних коридоров в другие, а те тянулись и тянулись до бесконечности. Дом не выпускал Тинка, и тому приходилось пережидать, почти физически ощущая его страдания. Потом всё заканчивалось, и Дом становился прежним. Несколько раз Тинк прислонялся к стене и гладил её, словно живое существо, и ему казалось, что это помогало — Дом успокаивался и затихал гораздо быстрее.
«Может, ему кошмары снятся?» — думал Тинк и обращался к Дому, как к живому. И Дом откликался, показывая свои тайные места и комнаты. Бывало, Тинк невзначай попадал в коридоры, которые заканчивались дверью, а за дверью был совсем не их сад. Они открывались в иные миры и места.
Мальчик уже сидел рядом, когда Тинк ощутил его присутствие. На вид ему было лет пять, но из глаз глядело иное пространство или живое существо, которое было целым миром. Он редко бывал в Доме, только если случалось что-то очень важное, всё остальное время проводя во внешнем мире, чтобы расти, ведь в Доме царило безвременье.
— Привет, Крид, — вымолвил Тинк.
Крид ничего не ответил, а лишь взял его за руку. Тинк вздрогнул и увидел…
Огромная тёмно-серая туча висит над лесом. Бездонная пустота таится у неё внутри. Кажется, что она засасывает в себя само пространство и не может насытиться. Лес надвигается. Становится видна извилистая дорога. Ещё ближе. По дороге, торопясь, идёт мальчик лет тринадцати. Он спешит, но в его фигуре и движениях сквозит какая-то безнадёжность, словно он знает, что ему всё равно не успеть, что он уже опоздал.
— Это Лиин, — сообщает Крид. — Тебе надо его встретить.
Ладонь Крида прикасается к груди Тинка, и перед ним открывается Дорога. Тинк чувствует её живое, манящее в путь дыхание. Он поднимается и, пошатнувшись, делает первый шаг. Мир бешено вращается вокруг него, что-то сдвигается, и реальность Дороги ослепляюще остро бьёт по нервам.
«Как же давно я не был в тебе, Дорога, я уже почти забыл, как это — идти тобою…»
Песок сыпался из-под ног. Тинк взбирался по склону обрыва вверх. Песок шёл разноцветными слоями, раньше он такого не видел — очень красочно. И по этой красочности ногами, увязая в ней. А вверху прозрачное и глубокое синее небо, на фоне которого колыхались стебельки высохшей под палящим солнцем травы. Остановился, пару раз глубоко вдохнул и полез дальше — забрался. Стянул промокшую футболку и сел, смотря на распахнувшийся простор моря. Ветер приносил крики чаек и шум волн, разбивающихся о прибрежные камни.
«Я люблю тебя, море. Волны, блестящие в лучах солнца. Нескончаемый плеск прибоя и запах бриза. Так бы и сидел, хоть целую вечность, глядя в даль, в которой ты сливаешься с небом».
А за спиной Дорога. Тинк, кувыркнувшись назад, поднялся и, бросив прощальный взгляд на горизонт, сделал ещё один шаг.
*
Просыпаюсь от того, что что-то влажное тыкается мне в лицо. Одурело, ничего не понимая, вскакиваю. Натыкаюсь на кого-то спиной и, потеряв равновесие, падаю вместе с ним. Продираю глаза и вижу удивлённо смотрящего на меня мальчишку и корову, равнодушно жующую сорванную мной траву.
— Ты чего такой грязный? — спрашивает пацан, поднимая с земли свою палку и становясь от этого более уверенным.
— Комары, — отвечаю я, а сам смотрю на вымя коровы и понимаю, что голоден.
— Сильно покусали?
— Да.
— А куда ты идёшь один?
Я молчу. Я не знаю, что ответить и как объяснить, но надо ли объяснять?
— Я не знаю, — произношу я шёпотом, и от собственного голоса у меня почему-то перехватывает горло. Я опускаю глаза, наклоняюсь, рву траву и начинаю лихорадочно оттирать грязь с ног. Потом, осознав всю бесполезность этой затеи, бросаю её и собираюсь идти дальше.
Мне нельзя ничего просить и ни о чём спрашивать. Хоть всё внутри так и рвётся задать мальчику кучу вопросов. Чтобы не мучиться, порываюсь уйти. Не ожидая от меня такой прыти, он с запозданием кричит:
— Постой! Куда же ты? Пойдём вместе.
С затаённым облегчением, от которого предательски подкашиваются ноги, замираю и разворачиваюсь к нему.
— Меня зовут Ами, — говорит он.
— А меня Лин.
— Хочешь хлеба с сыром?
— Конечно, — говорю я и улыбаюсь.
Видя мою улыбку, он тоже улыбается. Я иду к нему, а внутри такое замечательное чувство, словно я иду к другу.
— Почему ты плачешь? — спрашивает он, когда я оказываюсь рядом.
— Солнце, — отвечаю я.
Он оборачивается и смотрит на поднимающееся над дорогой и деревьями светило, понимающе кивает. Берёт за плечо, а затем сжимает мою ладонь.
— Ами — это от Амирей.
— Лин — от Лиин.
Его глаза распахиваются.
— Лиин, с таким названием есть волшебный цветок, распускается только один раз в году, в день летнего солнцестояния.
Мы идём по превратившейся в тропинку Дороге, едим хлеб с сыром и разговариваем. Вернее сказать, болтает Ами, а я больше слушаю.
— Я иду к знахарю, его зовут Габриэль, некоторые говорят, что он колдун и может наводить порчу. Не знаю насчёт порчи, но коров он лечить точно умеет. Вот эту, — указывает он на бредущую в стороне корову, — я к нему уже водил в прошлом году, когда она перестала молоко давать, и он её вылечил. А вот сейчас что-то опять у неё началось, худеет и худеет. Лин, а ты откуда идёшь, где раньше жил?