— Да, я здесь.
— И где это здесь?
— Я в Сочи.
— Где?
— В Сочи. Я решил на море поехать.
— Ян, у тебя с головой всё в порядке? Надеюсь, ты шутишь.
— Нет, это не шутка, я действительно в Сочи. Правда, мам.
— Какое Сочи?! К чёрту Сочи! Я вчера всех знакомых обзвонила, ища, куда тебя пристроить, и нашла, между прочим. В институт, платно, но ничего, главное, год не пропустить и чтобы тебя в армию не забрали, а он, понимаешь, по морям разъезжает! А я тут места себе не нахожу, думая, где он и что с ним, что, может, тебя похитили… или вообще… убили…
— Мам, ну не плачь… мам… со мной всё хорошо.
Я услышал, как хлопнула входная дверь: Степан Юрьевич вышел из дома.
— Так, давай рассказывай, к кому ты там прибился.
— Почему сразу прибился? — обиделся я.
— Я тебя знаю, стоило какого-нибудь друга в гости пригласить, ты к нему сразу на шею вешался. Я поначалу думала, что ты так специально делаешь, чтоб их от меня отвадить, но потом увидела, как ты с Колькой общаешься, и поняла, что дело не в этом.
— А в чём? — с замиранием в душе спросил я, решив, что до мамы наконец-то дошло, что её сын гей.
— В том, что тебе не хватает отцовского внимания. И сейчас, наверное, прилип к кому-то, состроив жалостливые глазки. Кто этот несчастный добрый человек?
— Степан Юрьевич, и он уже дедушка.
— Ну вот, о чём я и говорила. Дай-ка ему трубочку.
— Его здесь нет.
— Хорошо, на какой адрес мне почтовый перевод выслать, или у тебя есть деньги?
— Нет, я последние на билет потратил. Адреса я пока не знаю, но он и не нужен, я на лето здесь останусь.
— Ян, ты в своём уме? Немедленно говори, где ты, или мне в милицию на розыск подавать?
— Нет.
— Что нет?
— Я не вернусь домой и не буду поступать.
— А как же армия?!
— Схожу, не умру.
— Ян, так не делается.
— Я так решил. Это моя жизнь, мама, — произнёс я, зная, что причиняю ей боль, но я должен был это сказать.
— Хорошо, — сухо сказала она и швырнула трубку.
Я чувствовал, как она сидит там и, наверно, терзается из-за того, что не спросила мой номер, а может, плачет или страшно злится на меня за то, что я её не слушаю и не еду домой.
Подождав ещё пару минут, я вновь набрал домашний номер. Шли гудки, но мама трубку не брала: такая же упёртая, как я.
Я положил трубку. Было горько от того, что наш разговор закончился так, но глупо было рассчитывать, что она меня поддержит.
На кухне закипел чайник, я его выключил и вышел на крыльцо.
— Чайник закипел, — сообщил я.
— Тогда по чайку?
— Было бы неплохо.
И мы вернулись в дом.
— Ну как там?
Я сел на табуретку, вздохнул.
— Похоже, меня выгнали из дома.
— Серьёзно?
Я кивнул.
— Да, решительная у тебя мама.
— Я завтра ещё позвоню, а то она трубку бросила. Даже не представляю, что было бы, позвони я через две недели, как собирался.
— Видимо, ничего хорошего.
— Это точно, чувствую, если вернусь, она меня сама прибьёт.
— Я думаю, она отойдёт, и вы поговорите, — сказал он, наливая мне чай.
— Надеюсь. А вы, дядя Стёпа, — медленно и с улыбкой произнёс я, — добрый человек, но, к сожалению, несчастный.
— С добрым соглашусь, — оживился он, тоже улыбаясь, отчего все морщинки на его лице вновь пришли в движение и сложились в приветливый узор, — но почему же несчастный? — Морщинки переместились, складываясь в узор удивления.
— Потому что вы от меня теперь не избавитесь, я к вам прибился.
— Ничего, — он накрыл и похлопал меня по руке, — может, мы прибились друг к дружке.
Так началась моя жизнь на побережье. Мама приехала в конце лета. Разговор был не из приятных, я не вернулся с ней домой, хоть она и настаивала, но расстались мы более-менее мирно. При этом она донимала Степана Юрьевича расспросами о местном бизнесе по сдаче комнат отдыхающим и ценах на недвижимость. А осенью меня забрали в армию. Через пару недель у меня от тамошней еды так разболелся живот, что я загремел в больничку, где мне после обследования поставили какой-то очень страшный диагноз и комиссовали умирать домой. Я побыл дома пару недель, восстановился с помощью йоги и вернулся на побережье. Через месяц мама продала квартиру и купила домик почти на самом берегу моря. Перед отъездом на север, на родину мужа, к нам вместе со Славкой приехала беременная Лиля, чтобы помочь с ремонтом, но вместо помощи родила мне племянника, а маме внука. Дядя Стёпа успокаивал её тем, что теперь хотя бы ей самой не надо будет, как ему недавно, ехать на север, чтобы посмотреть на внучка. А мама жаловалась на то, что у её детей всё не как у людей. В общем, они спелись, и теперь она продаёт его мёд. А я рисую море и портреты отдыхающих.
Планирую в следующем году поступить в ВУЗ на информационные технологии, готовлюсь.
Давно не было снов о Саше-Альтиа-Тёмном. И чем дальше, тем больше они кажутся мне историями моего внутреннего мира, а я, перечитывая дневники, ощущаю себя человеком, прожившим как минимум два детства, но всё-таки одним человеком. А образ Тёмного воспринимаю как попытку объяснить самому себе и принять свою бисексуальность (всё-таки я влюблялся же в Лору Палмер, ха-ха). Но чувствую, что буду таким разумным, лишь пока сны вновь не накроют меня с головой.
Пару дней назад пришло письмо от Коли, он в своём репертуаре: «Привет, Ян! Спасибо, что заставил меня тогда остаться, а сам уехал (за это отдельное спасибо). Поначалу я сильно переживал и страдал, но после сдачи экзаменов нас выпустили в город, и я познакомился с Жанной. И теперь с полной уверенностью могу сказать, что я не пидорас, во всяком случае, не на сто процентов точно. Это ты меня испортил, сбил с пути истинного своим тлетворным влиянием (я не забыл про садик!). А когда ты уехал, у меня мозги сразу на место встали, спасибо Жанне, с ней я чувствую себя настоящим мачо, и мы скоро поженимся. Мы ж с тобой резинками не пользовались, вот я и не подумал, и теперь она беременна, но я рад. Когда поженимся и родится ребёнок, можно будет уйти из казармы и снимать квартиру в городе, но мы снимать не будем, я к ней жить пойду. У неё отличные родители, хотя её отец поначалу хотел меня прибить, но когда я согласился жениться, передумал. Сказал, что я молодец, настоящий мужик, ответственный. В гости не приглашаю, во избежание, так сказать… Моя мама мне про ваш переезд рассказывала (рад за тебя, хоть и завидую немного), поэтому, если соберёмся на море, приедем к вам. Жди в гости. Уже не твой (ну, процентов на тридцать семь точно) друг Колька!»
Ко мне в гости часто захаживает и, как говорит мама, липнет соседский пятилетний пацанёнок, пришлось ему даже в заборе калитку сделать, чтоб он по улице не обходил. Не до конца уверен, но, похоже, что он из наших — из психов, так как очень любит слушать мои сказки. Но памятуя о Кольке и своей способности увлекать ни в чём не повинных людей в безумные фантазии, я, как могу, стараюсь держаться от него подальше. Как и от других местных пацанов, но они всё равно вьются вокруг меня. Набьются в дом и сидят, чего им, паразитам, надо? Чтоб просто так не сидели и не сходили с ума от безделья, начал с ними йогой заниматься. Не только ж им меня терроризировать! Вообще, мне нравится, когда соседский Данька возится рядом, и я понимаю, почему Колька рад, что станет отцом.