Что-то обрывается, словно память отказывается служить, словно чувствуешь на губах вкус, но не можешь назвать. Он стоял, замерев, а в окно за ним наблюдал хозяин. Он всё замечал. Взгляд юноши полоснул его по глазам раскалённым ножом. Вздрогнув, мужчина отшатнулся и подумал: «Здесь что-то не так».
Тим вошёл в свою комнату и сел на кровать. Его била дрожь. Он не знал почему. И хозяин, хозяину не понравилось, хозяин не понял, вернее понял, но что-то своё.
«Скоро всё пройдёт. Скоро всё утихнет. Ласковым теплом обовьёт мне душу. Я скажу „прости“, разбивая сердце. Я скажу „прощай“, только ненадолго».
В себя его привели шаги хозяйки. Он вскочил, но понял, что времени прошло максимум пара минут, а ему показалось, что он успел уснуть. Надо было идти.
Так начинался день.
— Тебя как звать-то? — спросила хозяйка после того, как они пожелали друг другу доброго утра.
На мгновение он задумался. А потом, словно на него снизошло озарение, с улыбкой ответил:
— Тим.
— А меня Марта. А сколько тебе лет, Тим, если не секрет?
— Через полгода будет семнадцать.
— Да, уже не мальчик.
— Вообще-то ещё мальчик.
Марта с удивлением посмотрела на него. Она ни разу не встречала юношей, которые бы так легко признавались в этом, и не кому-нибудь, а женщине, да ещё не очень знакомой.
— Ты не устаёшь меня удивлять, Тим.
Он ничего не сказал в ответ, словно знал о том чувстве нежности, которое она ощутила вчера.
«Я ребёнок тиши. Я ребёнок, блуждающий в мире. Я ребёнок, любящий смерть. Я ребёнок, играющий с ними… Тишина, тишина, я люблю тебя, тишина. Я люблю тебя, мир. Кто же любит меня? Я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват…»
А хозяйка уже отдавала распоряжения. Натаскать на кухню воды. Подмести. Помыть. Почистить. Убрать. Сходить туда, сходить сюда…
«Может, не стоит оставаться здесь надолго? Но день придётся всё-таки отработать».
День остался позади. Он сидел в зале за столом и ел что-то овощное. Было вкусно. Он по-настоящему выдохся. Даже боль в содранных мозолях притупилась от общей усталости. Он смотрел, как хозяин что-то втолковывает жене. Он наблюдал, потому что ему послышалось его имя, хоть они и старались говорить шёпотом, но эмоции были слишком сильными. К концу он ощутил, что хозяйка смирилась, но не до конца. Значит, есть шанс, что она хотя бы объяснит, в чём дело.
«Моя жизнь лишь тебе… Сухой ветер, пыль и трава, обездоленные города. Моя жизнь в горстке пепла и сна. Я прощаю тебя, жизнь огня… Я прощаю, прощаю тебя».
— Покажи-ка руки!
У него возникло ощущение, что его поймали за чем-то постыдным. От неожиданности он даже сделал движение, чтобы спрятать руки под стол. Но потом протянул их к хозяйке, которая уже сидела напротив него.
«И когда она только всё успевает?»
Она взяла его за руки и развернула ладонями к свету.
«Я бы отдала всё, чтобы не выпускать этих рук, какая нежная кожа, а как, наверное, приятно, когда они, легонько касаясь тела, скользят вниз», — подумала Марта.
По телу побежали мурашки.
«Так и перевозбудиться недолго. Наверно, я схожу с ума. Внутри словно вновь шестнадцать».
— Побить бы тебя, Тим. Ты наелся?
«Какие, однако, у неё резкие переходы».
— Да.
— Иди к себе и жди меня, я сейчас приду.
Выбежав на минутку во двор, ну вы сами понимаете для чего, он пошёл к себе. Хозяин проводил его нехитрые манёвры взглядом, в котором что-то было, но что — не понять.
Так начиналась ночь.
Она пришла минут через десять, и, как он опасался, с явным намерением и всякими примочками для лечения его содранных ладоней. Он понял, что лучше смириться сразу, а иначе придётся выслушать ещё и нотации женщины, вошедшей в роль матери, после которых лечение всё равно состоится. Он протянул ей руки и закрыл глаза, прислонившись к стенке и стараясь расслабиться. Это было хорошо, ведь иначе он увидел бы её взгляд, отнюдь не материнский взгляд, а человека, который словно из последних сил сдерживает свою жажду. Ещё шаг, и ничего нельзя было бы остановить, но, возможно, её сдерживало то, что сказал муж. Больно почти не было, он хорошо расслабился, почти соскользнув в сон.
— Вот и всё.
«Приговор подписан и обжалованию не подлежит».
— Спасибо. Мне придётся уйти?
— Да.
— Утром?.. Сейчас?
Только кивок головы.
— Вот так всегда.
Почему-то на глаза навернулись слёзы. Словно старая боль решила выйти наружу и проверить, не забыл ли он про неё.
Он встал. Начал растерянно собираться, словно не зная, куда себя деть.
«Господи, он ведь совсем ещё ребёнок».
— Тим, я провожу тебя.
— Нет!
Обжигающий взгляд — холод и ярость, блеск далёких зарниц, что становятся всё ближе и ближе, пока не врываются в мозг сметающим всё безумием урагана без капельки влаги. И удар захлопнутой двери.
«Какой неуравновешенный ребёнок. Как же пусты слова, когда говоришь о тебе, Тим… Как же пусты слова, пытающиеся описать стихию. Тим… Я никогда не узнаю, как хорошо с тобой, Тим…»
Так продолжалась ночь. Она была холодна и пуста, в ней уже притаилось одиночество.
Ветер остужал лицо. Вначале он бежал, пока в лёгких не захрипело, потом перешёл на шаг. Мыслей не было, а ведь он знал, что надо подумать, но огонь и лёд выжгли всё изнутри.
«Надо где-то сесть».
Невдалеке у одного из домов стояла лавочка. Он направился к ней. Сел. Тишина.
«Надо подумать. Что же делать? Никого не знаю. Придётся идти к страже. Может, приютят в будочке на ночь. Или прогонят, как бродягу, но это вряд ли, этого я не вижу. Так и не спросил у хозяйки, в чём дело, а ведь надо было узнать, до чего додумался её муж».
Он направился к городским воротам, но уже через полчаса понял, что заблудился. Город оказался не таким маленьким, как показалось вначале. И спросить не у кого, уже ночь, на улицах странно пусто. Он побрёл наугад, сворачивая в наиболее освещённые переулки в надежде, что они выведут его к центру.
С одной из улиц донёсся смех, женский и не очень трезвый. Он посмотрел в том направлении. Улица была почти не освещена. Смех раздался вновь, уже не только женский, но и мужской. Мужской, как он отметил, был ещё менее трезвым, вернее, трезвость в нём отсутствовала напрочь.
Выбора не было, он пошёл на смех. Две женщины и мужчина стояли у приоткрытой двери, из которой лился мягкий свет и распространялся приятный аромат. Похоже, мужчина рассказывал что-то смешное, а две его дамы подхихикивали. Свет из окна упал на него. Взгляд одной из женщин метнулся в его сторону. Оценивающий взгляд, и совсем не такой нетрезвый, как смех. Потом на её лицо словно прыгнула маска.
— Ой, посмотрите, кто к нам пришёл. Юноша, жаждущий…
В задумчивости, подбирая нужное слово, она помахивала ручкой, словно стараясь что-то нащупать в воздухе.
— Трахнуться! — подсказал ей мужчина. Вторая подруга прыснула, а та, что подыскивала слово, скривила губки от такой грубости, но внутри явно была довольна тем, что мужчина выразил самую суть.