— Можно у вас переночевать?
— Конечно, можно, за отдельную плату, — сказала та, которой мы присвоили второй номер.
— Хотя можно расплатиться и натурой, — сказала первая. — Ну что, юноша, будешь платить?
— Буду.
Она ещё раз, оценивая, посмотрела на него.
— Что ж, пойдём.
А пошли они не в приоткрытую дверь, а в дом, который стоял на другой стороне улицы в паре десятков метров от места последнего действия.
Ночь обещала быть не такой уж одинокой.
— Ты?
— Тим.
— Так вот, Тим, ты губки-то свои закатай. Это был просто повод уйти домой. Осточертели все… А я Ло-ла, — произнесла она по слогам.
— А я уж подумал, что вы нимфоманка.
— Правильно подумал, но даже нимфоманки к концу дня устают. Ты располагайся. Лицо у тебя хорошее. Давно научилась различать, с кем можно быть собой. А вот утром я за тебя возьмусь. Приятно так возьмусь.
Она подмигнула ему, ожидая, смутится он или нет. Не смутился, но даже удивляться сил не было.
— Всё, пошли спать. Кровать всё равно одна. Если хочешь есть или ещё чего — ищи сам.
И она скрылась в ближайшей комнате.
«Всё лучше, чем со стражей».
Он нашёл кухню, мимоходом осмотрев весь дом, или лучше сказать домик, но хороший, уютный. Заглянул и в спальню. Лола разметалась по всей кровати, не попытавшись даже укрыть своё, на его взгляд, достаточно привлекательное обнажённое тело.
«Утро, утро, где же ты?»
Найдя на кухне кувшин молока и краюху хлеба, он сидел на стуле и, механически жуя, смотрел на руки, что были обмотаны белыми тряпицами. Он словно только заметил их и, отставив еду, размотал, чтобы посмотреть, как там поживают его ладошки. Убрав повязки, он разглядывал ладони, стараясь найти хоть что-то, что напоминало бы о мозолях, но ладони были девственно чисты. Хмыкнув, он принялся доедать и допивать.
«Надо бы зубы почистить».
Но пришлось ограничиться только полосканием рта за неимением зубной щётки и пасты. Затем он вспомнил про то, что ждало его утром.
«А почему бы и нет?»
И уже выдавливал мятную зубную пасту на новенькую зубную щётку. Тим почистил зубы и, приободрившись этой процедурой, помчался в спальню. Лола мало изменила своё местоположение и, как ему показалось, смогла оккупировать ещё большее пространство на кровати. Сначала он нашёл одеяло. Потом снял одежду, которая состояла из штанов, куртки, носков и трусов. Стал пристраиваться на кровати, аккуратно переложив руку и ногу Лолы поближе к остальным частям тела. Укрылся с ней одеялом, устраиваясь поудобнее. В середине этого процесса Лола то ли во сне, то ли не совсем во сне, а очень хорошо притворяясь, обняла его.
«Какие у неё горячие руки, да и вся она горячая».
Он немного напрягся, когда она прильнула к его спине, а губы коснулись шеи.
— Мята. Ах, мята.
«Всё-таки, наверно, притворяется, но как же от неё приятно тепло».
И, поняв, что ему не выбраться, он обречённо расслабился и сразу провалился в сон. Ведь он тоже безнадёжно устал этим днём и ночью.
Ему снилось, что кто-то целует его в губы. Нежно целует, ласково.
«Какой хороший сон».
Он постарался ответить сну взаимностью, отдавая всю нежность, что была у него, всю, на которую был способен. А сон не собирался кончаться, он был пронизан силой и жизнью. Тим почувствовал, что его грудная клетка открывается и из сердца изливается поток. Поток захватил сон, что уже не был сном. Он захватил их обоих.
«Жизнь, я дарю тебе любовь. Моё сердце открыто. Жизнь, кто придумал, что я никого не любил, обретая рассвет?»
Слияние. Сила сливается с силой. Что может быть прекраснее любви детей, не скрывающих того, что они дети?
«Утро, утро, так это ты?»
— Ещё.
«Всё-таки нимфоманка».
Утро? День? Что-то начиналось или продолжалось? Попробуй теперь разбери.
— Хорошо.
— Да, очень.
— Есть хочется.
— И мне.
— Это же вставать.
— Ты скажи где, но только не жалуйся потом.
Она смотрела ему вслед. Он даже не оделся.
«Мальчик, уже не мальчик, но всё равно ребёнок, делающий любимого тоже ребёнком. Разве такое бывает? Значит, бывает. А ведь он уйдёт. Не почему-то, а просто потому, что он не может иначе. Значит, надо напиться сейчас, пока он рядом, этой любви, этой нежности, пока ему не будет пора. Главное, не стараться удержать. Тогда он сам отдаст всё. Отдаст всё и уйдёт. Это хорошо, что он уйдёт, с этим нельзя жить. Сила — как наркотик, чуть больше, чем сможешь сделать своим, и привет — тебя уже нет, а есть только он. Знание, и откуда оно только идёт. Это, наверное, от него. Что-то начинает происходить с сознанием, когда он рядом, словно внутри всё плавится и ты становишься какой-то другой».
Он уже сидел на кровати и смотрел ей в глаза.
— Проникновение в суть карается… тем, что теперь ты обязана всё это съесть.
«Первый раз. Ведь я не ошиблась, назвав его в самом начале юношей. Что же будет дальше?»
— Дальше — лучше.
«Ещё и мысли читает. Ну, ни хрена себе».
— Да ты ешь, ешь.
— Тим, а ты кто?
— Я прихожу, беру за руку. Тёплая сталь человеческих душ. Я прихожу, порою так редко, в нежную сталь, что не назовёшь. Как отголосок прикосновения, как отрешённость действий простых. Ты посмотри, это так вольно, что не уйти, не отвести. Ты посмотри, мой взгляд — это ясность. Ты осознаешь, только не жди. Вереница мгновений проходит по кругу. Я отрешаюсь от мира, где жил. Я изменяюсь, всё изменяя. Я сила силы, я содержание всего. Ты посмотри, кристальная ясность переполняет моё существо. Ты прикоснись, сияние в пальцах. Ты пробудись — я устрою восход. Я вынесу в мир сиянье улыбки, что освещает родное лицо. Вот так распинаешься тут, а она ест и ест.
— Нежная сталь, что не назовёшь. Почему не назовёшь? Ещё как назовёшь. И почему сталь? У кого ты там сталь-то видел?
— Сейчас объясню.
— Я ещё не доела.
— Про запас оставь.
— Так кто тут из нас нимфоманка?
Им казалось, что прошло очень много времени. Но они провели вместе лишь один день. И сейчас, поглощая фрукты, смотрели друг на друга и не могли насмотреться. Они подмечали мельчайшие подробности движений и тел друг друга, словно впереди была вечность, в течение которой они не увидят друг друга, но ни в коем случае не хотят забыть. Они намертво впечатывали в память эти прикосновения, эти жесты, то, как едят, как облизывают пересохшие губы. Глаза — час, год, всё ничто. Как можно оторвать руки и не дарить прикосновений тому, кто рядом? Нельзя.
— Оставайся, Тим.
— Что я буду делать?
— Просто жить у меня.
— Ты будешь работать?
— Да.
— Это хорошо.
— Почему?
— Значит, я не накладываю на тебя своих ограничений.
— А они у тебя есть?