— Похоже, вы взрослеете, — улыбнулся Либби.
— Какой-нибудь остряк не преминул бы заметить, что это как раз вовремя. А если серьезно, Энди, то я примерно так и оцениваю то, что происходило со мной в последнее время. Последние две с половиной сотни лет можно считать порой моей юности, скажем так. Хоть я и шатался везде, но ни на йоту не приблизился к ответам на самые главные вопросы. У нас, землян, никогда не хватало времени, чтобы всерьез заняться действительно важными проблемами. Причем возможности для этого есть, но мы ими не пользуемся! Вообще, в решении серьезных задач мы не так уж далеко ушли от наших предков-обезьян.
— Хорошо, и что вы предлагаете делать с этими проблемами?
— А я почем знаю? Лет через пятьсот можешь спросить меня об этом снова.
— Вы думаете, что-то изменится?
— Хочу надеяться. В любом случае, у меня будет достаточно времени еще побродить по свету и пособирать любопытные факты. Взять, например, этих Богов джокайра…
— Это ведь не Боги, Лазарус. Не стоит их так называть.
— Конечно, конечно, я тоже так думаю. Мне кажется, что у этих существ было много возможностей вдоволь поразмышлять. Когда-нибудь, лет через тыщу, я хочу зайти прямо в храм Крееля, посмотреть ему в глаза и сказать: «Привет, приятель! Так что ты еще знаешь такое, чего бы я не знал?»
— Это может быть чревато…
— Ничего, разберемся. По крайней мере, хоть покажем, кто мы такие. Меня всегда удручало то, как мы с ними расстались. Как по мне, так во всей Вселенной, не должно быть такого места, куда бы человек ни смел сунуть свой нос. Так уж мы устроены, и я думаю, что для этого есть свои причины.
— А может быть, и ист.
— Да, вполне возможно, что все это — лишь колоссальная бессмысленная шутка. — Лазарус встал во весь рост и посмотрел в черную бездну космоса. — Но вот что я тебе скажу, Энди: каковы бы потом ни были ответы, перед тобой стоит одна из обезьян, которая будет безудержно карабкаться вверх, смотреть вокруг и стараться познать что-то новое — до тех пор, пока хватит сил…
УОЛДО
(перевод Н. Войко)
Джону и Донье
Представление значилось в программе как балетная чечетка, однако это не соответствовало происходящему на сцене даже в малой степени.
Редкими, четкими ударами его ноги выбивали замысловатую дробь. Когда же он оторвался от пола, в зале повисла мертвая тишина: он взлетел выше, чем позволяют человеческие возможности, проделав при этом в воздухе серию фантастических антраша.
Приземлившись на носки, после секундной остановки, он закончил выступление громоподобно нарастающим фортиссимо чечетки.
Огни рампы погасли, однако в зале было тихо. Только через несколько мгновений публика, как бы пробудившись, взорвалась аплодисментами.
Он стоял лицом к залу, ощущая, как восторг зрителей постепенно наполняет и согревает его. Он физически чувствовал этот невероятно сильный взрыв эмоций и мог едва ли не прикоснуться к нему.
Как прекрасно танцевать, как здорово, когда тебе аплодируют, тебя любят и ждут!
Занавес опустился в последний раз, и он дал костюмеру увести себя со сцены. В конце представления он всегда бывал немного захмелевшим, ведь танец весело пьянит даже во время репетиций. Но особенно — когда вдохновляет аудитория, когда поддерживает тебя одного, аплодирует… Нет, этим не пресытишься никогда! Ведь всякий раз это ощущаешь по-новому, и всякий раз твое сердце готово разорваться от счастья.
— Сюда, шеф. Улыбнитесь. — Блеск фотовспышки. — Спасибо.
— Спасибо всем. Угощайтесь. — Он направился в другой конец своей уборной.
«Какие они все хорошие ребята! Просто шикарные парни: репортеры, фотографы, журналисты — все», — подумал он.
— Может, вы попозируете?
Он повиновался было, но костюмер, возившийся с одной из его балетных туфель, предупредил:
— Вы оперируете через час.
— Оперирует? — переспросил газетный фотограф. — Что на этот раз?
— Церебротомия левого полушария.
— Да? А можно об этом написать и дать несколько фотографий?
— Пожалуйста, если в больнице не будут возражать.
— Мы договоримся.
«Шикарные парни», — опять подумал он.
— …Попытаемся дать этот сенсационный материал под несколько иным углом, — прозвучал женский голос прямо над его ухом.
Слегка смущенный, он быстро оглянулся.
— Что, например, заставило вас выбрать танцы в качестве карьеры?
— Извините, — начал он, — я вас не расслышал. Боюсь, здесь ужасно шумно.
— Я спросила, почему вы решили заняться танцами?
— Ну-у, не уверен, смогу ли я ответить. Для этого пришлось бы начинать издалека…
Джеймс Стивенс хмуро смотрел на своего заместителя.
— С чего это ты выглядишь таким счастливым, а? — требовательно спросил он.
— Просто у меня лицо такое, — извиняющимся тоном ответил тот. — Может, и вы посмеетесь над тем, что я сейчас скажу: произошла еще одна авария.
— Вот те на! А ну-ка помолчи. Я сам догадаюсь… Пассажиры или груз?
— Большегруз фирмы «Слаймекс» на перегоне Чикаго — Солт-Лейк, к востоку от Норс-Платт. Кстати, шеф…
— Ну?
— Биг Бой хочет вас видеть.
— Это уже интересно. Очень, очень интересно. Мак…
— Да, шеф?
— Как тебе понравится работа главного инженера по перевозкам в Североамериканской энергосистеме? Насколько мне известно, там скоро появится вакансия.
— Странно, что вы об этом заговорили, шеф, — Мак потер нос. — Я ведь только что собирался спросить, какую рекомендацию вы мне дадите, если я захочу вернуться в гражданское проектирование. Должно быть, вам хочется избавиться от меня.
— А я и избавляюсь — прямо сейчас. Ты немедленно мчишься в Небраску, находишь эту кучу металлолома, пока охотники за сувенирами не растащили ее до конца, и привозишь оттуда декальбы и контрольную панель.
— Что, сложности с полицией?
— Угадал. Вернуться нужно в любом случае.
— Со щитом или на щите.
Контора Стивенса непосредственно примыкала к зональной энергостанции. Все остальные деловые конторы Североамериканской энергосистемы располагались на холме не менее чем в трех четвертях мили. Однако между ними был проложен стандартный транспортный туннель. Стивенс вошел в него, выбрав самую медленную из движущихся дорожек, чтобы иметь больше времени все обдумать перед встречей с боссом.
По дороге в главный офис он все взвесил, однако единственно возможное решение пришлось ему не по душе.
Биг Бой — Стенли Ф.Глисон, председатель правления, — неспешно поздоровался с ним.
— Заходи, Джим. Садись. Угощайся сигарой.
Стивенс сел. Отказавшись от сигары, он огляделся по сторонам. Кроме него и шефа, здесь были Харкнес, глава юридического отдела, доктор Рамбо, возглавлявший отдел альтернативных исследований, и Стрейбел, главный инженер городской энергосистемы.
«Только пятеро, — мрачно подумал Стивенс. — Только шишки из высшего эшелона и никого из среднего звена. Полетят головы, а моя будет первой».
— Ну, — произнес он почти угрожающе. — Все здесь. У кого колода? Кто сдает?
Казалось, Харкнес слегка оторопел от такой наглости. Рамбо был слишком погружен в себя, чтобы обращать внимание на выходки, отдающие дурным вкусом и плохим воспитанием. Глисон же просто проигнорировал его слова:
— Мы пытаемся выйти из затруднительного положения, Джеймс. Я просил найти тебя и пригласить сюда, пока ты еще не ушел.
— Я задержался, чтобы просмотреть личную корреспонденцию, — кисло ответил Стивенс. — Иначе я был бы уже на пляже в Майами, преобразуя солнечный свет в витамин Д.
— Догадываюсь, — вздохнул Глисон. — Жаль, что так вышло. Ты заслужил отпуск, Джимми. Однако ситуация меняется к худшему, а не к лучшему. Есть какие-нибудь идеи?
— Что говорит мистер Рамбо?
Рамбо мгновенно поднял глаза.
— Рецепторы де Кальба подвести не могут, — произнес он.
— Однако подвели.
— Не могли. Просто вы ими не так управляли.
И он опять погрузился в свой внутренний мир — свою тюрьму.