Любому живому существу очень трудно отказаться от необходимости чувствовать силу тяжести. С чувством тяжести мы рождаемся. И если мы представляем себе некий космический корабль на свободной околоземной орбите, то обязательно определяем его местоположение относительно Земли: Земля — внизу. Словно мы стоим или сидим на обшивке корабля, и она служит нам полом. Но такое представление совершенно неправильно и даже полностью ошибочно. Для человека, находящегося внутри свободно парящего тела, не существует ощущения силы тяжести как такового, ему все равно, где верх, а где — виз. Он живет в гравитационном поле самого корабля. Но ни дом Уолдо, ни один из космических кораблей, никакое другое космическое сооружение, построенное до сего времени, не были настолько велики, чтобы создать достаточно сильное гравитационное поле, которое человек мог бы почувствовать. Требуется масса величиной со средних размеров планетоид, чтобы тело человека заметило силу тяжести.
Казалось бы, можно возразить, что тело на свободной околоземной орбите не является телом, находящимся в состоянии свободного падения. Эта ошибочная мысль принадлежит исключительно землянам. Свободный полет, свободное падение, свободная орбита — это все одно и то же, полные эквиваленты. Луна постоянно падает на Землю, Земля — на Солнце, однако вектор их разнонаправленных движений не дает им возможности сделать это. Вот это и есть свободное падение. Можете проконсультироваться с любыми специалистами в области баллистики или астрофизики.
При свободном падении ощущение силы тяжести отсутствует, а тело человека только подвергается действию сильного гравитационного поля.
Эти и другие мысли промелькнули в мозгу Стивенса, пока он подтягивался на поручнях, медленно приближаясь к мастерской Уолдо. Дом Уолдо как раз и был построен без учета понятий верха и низа. Мебель и приборы располагались на любой из стен. Пола просто не было. Панели и платформы для оборудования крепились под любым удобным углом. Они были самых разнообразных размеров и форм, поскольку отсутствовала необходимость считаться с тем, как и в каком положении ими будут пользоваться. В действительности они служили скорее подпорками и рабочими поверхностями, чем панелями для установки оборудования. Более того, оборудование совсем не нужно было располагать близко к самим поверхностям. Иногда удобнее было распределять его в окружающем пространстве и крепить при помощи легких тросов или тонких подпорок.
Мебель и оборудование были очень странного вида и иногда непонятного назначения. На Земле мебель ужасно тяжеловесна и груба и, по крайней мере, 90 процентов ее служит единственной цели — тем или иным образом противостоять силе гравитации. Большинство предметов мебели в домах на поверхности Земли и под землей — это стационарные машины, созданные для снижения силы тяжести. Все столы, стулья, кровати, диваны, шкафы, полки, комоды и тому подобное предназначены в первую очередь именно для этого. У всех остальных предметов мебели и оборудования — это вторичная функция, однако она сильно повлияла на их внешний вид.
А так как в доме Уолдо массивность и мощность были не нужны, то все предметы обстановки выглядели сказочно легкими и изящными. Любое оборудование, хранившееся в доме Уолдо — каких бы размеров и объемов оно ни было, — упаковывалось и могло удобно храниться в тончайшей прозрачной пленке. Удивительно сложные приспособления, которые на Земле необходимо было бы держать в тяжелых и неподвижных контейнерах, здесь либо были полностью открыты, либо покрыты тонкими чехлами и удерживались на постоянных местах непрочными с виду эластичными стяжками.
Повсюду располагались парные уолдо: большие, маленькие, в натуральную величину и с различными датчиками. Было ясно, что хозяин дома мог использовать все те помещения, через которые они проходили, не покидая мягкого кресла, если бы он действительно нуждался в мягком кресле. Разбросанные повсюду уолдо, необычная форма мебели, повсеместное использование стен в качестве рабочих поверхностей и мест для складирования придавали всему дому слегка безумный и фантастический вид. Стивенс чувствовал себя так, словно случайно забрел в Диснейленд.
Помещения эти были нежилыми. Стивенсу стало интересно, на что похожи личные апартаменты Уолдо, и он постарался представить, как они выглядят. Никаких стульев, ковров, кроватей. Может быть, картины. Какие-нибудь сложные и мудреные светильники для рассеянного освещения комнат. Прямых источников света быть не должно, поскольку глаза Уолдо могут смотреть в любом направлении. Интересно, как здесь может выглядеть душ? Каков с виду кран для воды? Со специальным резервуаром или бачком? А может, здесь ничего этого и не нужно? Он не мог дать ответ на эти вопросы, прекрасно понимая, что даже квалифицированные инженеры окажутся в полном замешательстве при решении столь сложных задач в незнакомых и чуждых им условиях.
Что здесь может служить хорошей, удобной пепельницей, если в отсутствие силы тяжести на ней не могут удержаться окурки? Интересно, курит ли Уолдо? Предположим, он решил разложить пасьянс… Как он обращается с картами? Правда, у него может быть намагниченная доска и намагниченные карты…
— Сюда, Джим, — Гримс держался одной рукой за поручень, другой показывая, куда входить. Стивенс влетел в люк, на который указывал Гримс. Не успев как следует оглядеться, он застыл в ужасе, услышав угрожающее низкое рычание. Он поднял глаза: прямо на него по воздуху летел громадный мастифф с открытой пастью, из которой капала слюна. Его передние лапы были вытянуты для нападения, а задние — подтянуты под худое брюхо. Всем своим видом — и поведением, и рычанием — он выражал явное намерение разорвать незнакомца на части, а затем проглотить его.
— Бальдур! — прозвучал голос из-за спины Стивенса.
Собака замедлила скорость, однако изменить направление прыжка уже не могла. В воздух на добрых тридцать футов взвилось уолдо и схватило собаку за ошейник.
— Простите, сэр, — сказал голос, — мой друг вас не ждал.
— Привет, Бальдур! Ты что, забыл, как себя вести? — спросил появившийся Гримс.
Собака посмотрела на него, моргнула и замахала хвостом. Стивенс поискал глазами источник, из которого исходил голос и нашел его.
Посреди громадной сферической комнаты парил толстый человек — Уолдо.
Одет он был очень просто: в шорты и майку, но обувь отсутствовала. Руки и предплечья прятались в металлических первичных Уолдо. Он был весьма упитан: двойным подбородком, ямочками на щеках и гладкой натянутой кожей он походил на большого розового парящего херувима из свиты какого-нибудь святого. Однако глаза его были отнюдь не ангельскими, а лоб и череп выдавали мыслителя. Он внимательно смотрел на Стивенса.
— Разрешите представить вас моей собаке, — произнес он высоким, усталым голосом. — Дай лапу, Бальдур.
Собака протянула переднюю лапу, и Стивенс мрачно пожал ее.
— Пусть он вас обнюхает.
Собака смогла это сделать настолько, насколько ей позволило уолдо, державшее ее за ошейник. Вполне удовлетворенный, пес запечатлел на запястье Стивенса мокрый, слюнявый поцелуй. Стивенс отметил, что глаза пса окружены большими коричневыми кругами, хотя основной окрас был белым, и круги сильно контрастировали. Мысленно он окрестил ее «Собака с глазами, как блюдца», вспомнив сказку о солдате и огниве.
И пока он произносил всякие глупости типа «хороший мальчик! умница! молодец!», Уолдо наблюдал за всем этим с легким неодобрением.
— К ноге! — скомандовал Уолдо, когда церемония знакомства закончилась. Собака сделала полуоборот и, чуть задев Стивенса, прыгнула вперед по направлению к хозяину. Рывок был так силен, что Стивенсу пришлось схватиться за поручень, чтобы удержаться. Гримс наконец оторвался от входного люка и двинулся к Уолдо. Он остановился и схватился за опору, находящуюся рядом. Стивенс последовал за ним.
Уолдо медленно оглядел его. Не то чтобы его манеры были вызывающими или грубыми. Однако в них было нечто, раздражавшее Стивенса. Он почувствовал, как его медленно заливает краска. Чтобы как-то скрыть это, он стал изучать помещение. Оно было просторным, но несколько захламленным. Вокруг располагалось около десятка видеоприемников, самых разных размеров, пребывающих в самых невероятных положениях. Рядом с ними находились уолдо. Здесь же были контрольные панели. Одна из них — явно для освещения: достаточно сложная, с маленькими красными индикаторами для каждой ячейки. Другая — коммутационная панель — сложное телевизионное контролирующее устройство. Похоже, оно использовалось для дополнительного контроля за энергосистемой, однако вид его был несколько необычным. В помещении находилось еще немало подобных приспособлений и приборов, которые у Стивенса вызывали замешательство.