— Курсант Станислав Кот прибыл!
Он уже не был курсантом, этот сияющий торжеством мальчик, и об этом ясно говорил и его внешний вид, и малахитовая слеза на груди, но ректору было очень приятно, что Кот сказал именно так, чтобы порадовать старика. Улыбнувшись юноше, он без лишних слов объявил начало бала.
Станислав отошел от помоста, и его тут же окружила гомонящая толпа. В отличие от Кайто, его любили — душа компании, очень талантливый в учебе, но бедовый. Впрочем, все промахи он быстро исправлял благодаря природной одаренности и умению нравиться преподавателям. И не только менторам — сколько девиц по ночам вздыхали в подушку, вспоминая прозрачные, словно налитые льдом глаза Кота с острыми черными точками зрачков. Кто-то в его роду наверняка был с востока старой Планеты и подарил потомку характерный раскосый разрез, разбивший не одно девичье сердце.
Сам герой никем не увлекался — или не подавал виду до сих пор. Теперь же, едва заслышав звуки быстрого, словно журчание первого весеннего ручья, вальса, он решительно направился к одиноко стоявшей в сторонке Ирике Кайто. За спиной зашептались. Виновница переполоха молча посмотрела на протянутую ей руку в белой парадной перчатке, перевела взгляд на лицо. Станислав не улыбался. Помедлив еще мгновение — Кот все так и стоял, приглашающе протянув ладонь — она коснулась его пальцев. Он поймал ее за тонкую кисть, притянул к себе и увлек в вальсовую стремительную карусель.
Раз-два-три, раз-два три… Черное платье Ирики мелькало вместе с вихрем молочно-белой формы Стаса, и яркой звездочкой вспыхивали капельки малахита на груди юных солдат, которых еще только ожидали их самолеты, их война и весь её ужас. Они еще верили в героику битвы и не думали ни о чем плохом, только предвкушали первую встречу со своими машинами.
Когда вальс закончился, Стас отвел девушку на ее место у окна, чуть помедлил — она выжидающе смотрела на него, учащенно дыша после быстрого вальса.
-Завтра отправляемся на базу. Они почему-то торопятся. Приказали передать тебе.
Он вскинул руку, чтобы попрощаться и уйти, но вопрос Кайто заставил его притормозить.
— Это все? Ты меня за этим тащил танцевать? — Ирика отвела настойчивый малахитовый взгляд в сторону, пряча лицо.
— Нет, — после паузы ответил Кот, смотря куда-то поверх ее головы. Больше он ничего не добавил, но Ирика вздрогнула, ощутив, как мягкая ткань перчаток касается ее ладоней — он взял её за руки вместо ответа.
Тогда они так и простояли весь вечер, просто держась за руки, иногда танцуя, почти ни о чем не разговаривая, почти незнакомые друг другу дети (им не было тогда и двадцати), чуточку сближенные общим долгом. По громкой связи зачем-то еще раз объявили, что солдаты должны в 7.00 отправиться в место расположения 3-го истребительного авиакрыла, при котором и будут проходить дальнейшее обучение. Остальные студенты словно ощущали растущую пропасть между собой и этими двумя — для обладателей малахитовых капель детство уже закончилось, пора на фронт. И пусть еще утром все им завидовали, но теперь никто не хотел бы оказаться на их месте. Население Малахита, привыкшее к мирному существованию без глобальных войн и потрясений, воспринимало военные действия в метрополии как что-то далекое и ненастоящее, и любые признаки того, что война реальна, безжалостно выталкивались прочь из общественного сознания. Уже бывшие сокурсники старались не подходить к авиаторам, словно боялись подцепить от них эту фронтовую болезнь. Стас отчетливо запомнил, как Ирика цеплялась за его руки, сама не замечая этого, словно желая защититься от этой растущей стены между ней и мирным временем, и радовался, что решился и подошел к ней.
Ощущение отчужденности, порожденное и усиленное пышным балом, еще совсем школьным, развеялось, как только они встретились с летчиками своей эскадрильи, которые прибыли за ними. А потом переживать стало и вовсе некогда — обучение закрутило дни веселой хлопотной кутерьмой, вынырнуть из которой удалось только на церемонии вручения личных машин. Там они впервые познакомились со своими истребителями и гордо закрепили на их носу именные малахитовые камешки — те самые.
А дальше — первое задание, первая опасность, и вместе с ней — восторг первого серьезного, а не учебного полета. Первый взгляд на чужую голубую планету и её невероятно-синее небо. Первые потери. Но даже тогда Стас и представить не мог на месте погибших — Ирику. Казалось, смерть — это не про неё, и уж конечно, не про него. Они были безнадежно влюблены в небо, в полет и друг в друга. Последнее было очевидно всем, кто смотрел, как они идут крыло к крылу, с легкостью выполняя любые задачи вдвоем. Стас осознал свою привязанность куда позже и еще долго не знал, что с этим делать.