Тень
Запись шестнадцатая
Утром мы вернулись в поезд. Эй помогла мне нести отобранные мной книги (самые ценные). Это было непросто, но я пришёл к выводу, что для человечества будет лучше, если сохранятся только достойные литературные труды, а образцы дурного вкуса навсегда сгинут. Хотя в этом случае мой дневник следовало бы выбросить в первую очередь. Несмотря на то что я стараюсь писать как можно лучше, вряд ли мне удастся создать что-то стоящее. Эй не устаёт мне об этом напоминать, заглядывая через плечо. Лёд плохо себя чувствует: лежит в углу с температурой и кашляет на весь вагон. Кажется, я начинаю понимать, что имела в виду Эй, когда говорила, что он не ощущает время. Как странно, что я этого раньше не замечал. Увидев нас с книгами, он прошептал: «Где вы так долго были?» Но Эй лишь вскинула брови и буркнула: «Нас не было всего час». И он растерянно кивнул, сжав губы, а потом отвернулся к стене. Поверил. Мне даже стало жаль в этот момент Льда. На его лице отразилось такое мучительное выражение, которое я не могу и передать. Наверное, что-то подобное я испытывал, когда у меня от холода отваливались почерневшие пальцы. Реальность играет с нами злую шутку, постепенно поедая, а мы и не замечаем. Полагаемся на кого-то вроде Эй, которая с лёгкостью может соврать. «Сегодня жара, сними шапку», «Прошёл всего лишь час». И ты никак это не проверишь, потому что, в отличие от неё, ущербен. Я несколько раз подносил Льду воды, менял повязку на лбу. Я не хотел, чтобы он умер. Врач тоже суетился, но как-то бестолково. Я не узнавал его. Обычно безумец уверен в себе, но в этот раз он был сам не свой. Его руки тряслись, глаза бегали. Эй и вовсе улеглась спать. Я попытался поделиться с ней своими опасениями насчёт болезни Льда и нелепого поведения Врача, но она злобно передразнила меня и отмахнулась. От неё противно несло перегаром, и я еле сдержался, чтобы не нагрубить, лишь тяжко вздохнув в ответ. Безразличие людей друг к другу – главная причина разрушения нашей цивилизации. Мир покатился под откос в тот момент, когда мы стали проходить мимо чужой беды, отворачиваться, чтобы не видеть неприятное зрелище и думать «пусть лучше это случится с ним, а не со мной», «сам виноват», «так ему и надо». Конечно, можно винить во всём пандемию, финансовую систему, блэкаут, войны, заставившие страны биться в конвульсиях, полагая, будто таким образом они борются за выживание человечества. Искать врага во внешнем мире гораздо проще, чем заглянуть самому себе в душу. Неспроста гадания с использованием зеркал считались самыми страшными. Нет ничего ужаснее, чем долгое время смотреть самому себе в глаза, не моргая. Я уже давно обхожу отражающие поверхности стороной. Как странно, что человек стал главным врагом для самого себя. Хозяин планеты, угробивший собственный дом. Нелепость, но вся наша жизнь описывается такими вот парадоксами. Родиться, чтобы состариться. Убивать, чтобы жить. Любить, чтобы однажды возненавидеть. Доверять, чтобы потом разочароваться. Откройте любую книгу – и все противоречия будут как на ладони. Я бы привёл вам тысячу цитат, подтверждающих мои слова. Но чем больше ты читаешь, тем меньше конкретной информации можешь вспомнить. Многие сюжеты, герои и бессмертные идеи великих писателей слиплись в моей голове в вязкий ком, из которого стоит великих трудов вычленить точную фразу. Мой дед не читал книг, он знал лишь одни похабные присказки да частушки. И практически до самой смерти вворачивал их в свою речь. Я не буду вас утомлять и воспроизводить шедевры народной мудрости про титьки Матрёны, Машкины юбки и прочее. Это не то наследие, которое я бы хотел после себя оставить. Я этого сполна наслушался, когда дед умирал. Он долго болел – раньше это называли «горячкой», – его мозг совсем затуманился. Дни и ночи дед лежал в своём углу и кричал всякую бессвязную ерунду. Я пытался его лечить, кормил, поил, переодевал. Но то ли я был так неумел, то ли болезнь слишком сильна, а может, дед окончательно настроился умереть, – он скончался. А я даже почувствовал некоторое облегчение. Ждать дедовой смерти сутками было определённо труднее, чем закрыть за ней дверь, а после дать волю слезам.