– Ритуальное кормление самки состоялось, – обаятельно улыбнулся Лёд.
– Не смущай малолетку, – вклинилась Кривляка, зловеще накалывая картошку ножом.
Крыса! Знала же, что мы ровесницы, хоть я и ниже ростом.
– А я сегодня могу остаться у тебя ночевать? – вдруг брякнула я, глядя на Льда в упор.
В ответ он выпучил глаза, суетливо достал флягу и начал жадно пить.
– А с чего вдруг? – наконец произнёс Лёд, неумело скрывая в голосе волнение.
– Прячусь от потенциального жениха, – соврала я. – А вот Елисею председатель сказал идти к Кривляке. Там такой гвалт поднялся, её не было, поэтому девчонки… – Но договорить я не успела. Как я и думала, Кривляка, уже много лет влюблённая в этого самодовольного заморыша, хоть и не до конца мне поверила, но на всякий случай решила убедиться и поспешно сбежала, даже забыв на диване журнал.
– И к чему это всё сейчас было? – спросил Лёд, снова отхлёбывая из фляги.
Я лишь пожала плечами, поскольку и сама не до конца понимала, что натворила. Лёд встал с дивана и опустился на колени возле моих ног, осторожно взяв меня за руки. От него воняло брагой, и я отвернулась. Приняв мой жест за девичье смущение, Лёд сгрёб меня в охапку и под одобрительный свист Чудика понёс в другую комнату. Так мерзкая Кривляка со своими статейками спровоцировала меня из хорошей девочки попытаться стать счастливой женщиной. Но, как я и говорила, её дебильные журналы нагло врали. И лучше бы мне было оставаться мелкой подружкой Льда, любящей смотреть фильмы и сторонящейся прикосновений.
Уже вечером, лёжа возле храпящего Льда на старых дырявых простынях, которые никто никогда и не думал стирать, я одновременно чувствовала себя гордой и униженной. С одной стороны, я стала девушкой парня, считающегося одним из самых привлекательных в нашей коммуне, и не только потому, что он может собрать работающий телевизор. Лёд был умён, красив, физически здоров, а также полезен в хозяйстве. А с другой…
На моей груди алел свежий укус, а живот украшали два засоса. Лёд сперва постарался быть со мной нежным, путано признавался в любви, целовал. Но под конец, не обращая внимания на мои протестующие вопли, грубо касался моего тела, будто бы занимаясь любовью не со мной, а со своими фантазиями.
На следующий день я переговорила с Кривлякой, заметив, что она ходит, словно пыльным мешком по голове огретая. Стоило мне произнести «привет», как белобрысая вцепилась в мою руку и принялась щедро изливать душу. Оказалось, Елисей давно её желал, но вёл себя совершенно не так, как полагается принцу или джентльмену.
– И он даже не стал раздеваться, не снял грязных сапог, только штаны спустил, – грустно говорила Кривляка, прижимая к груди свои журналы. – Всё было так быстро. И я сперва подумала, что это какая-то шутка. Ну вот же пишут – сперва сделайте друг другу массаж…
– А ты ему показывала эти журналы? – спросила я, удивлённо ощущая жалость к этой дурынде.
– Елисей не умеет читать, он обиделся. – Кривляка сжала страницы так, что послышался треск. – Но только от женщины зависит счастье пары. Я справлюсь, у меня сильная энергетика.
Я похлопала её по плечу и хотела сказать что-то одобряющее, но слов не нашлось. Если уж Кривляка атомной торпедой запустит в ход женскую энергетику, спичконогому Елисею стоит лишь посочувствовать, хоть он и скот. Я поёжилась, вспомнив страшные военные снимки. Как-то так я и понимала фразу «бороться за благополучный союз». Грудью на амбразуру.
А может, Елисей не разделся, поскольку стеснялся своего худосочного телосложения – не зря же я периодически называла его «жидконогая тварь»?
Через некоторое время выяснилось, что Кривляка и Елисей подарят коммуне нового жителя, согласно завету председателя. По этому случаю была устроена утомительно нелепая свадьба с плясками, песнями и уродскими игрищами – дань традиционным ценностям, над которыми так трясся старик. Он вообще любил сентиментальные представления, рассчитанные на слабые, податливые внушению умы. До сих пор помню мерзкую сцену, как председатель заставил детей обнимать себя и благодарить за то, что «спас» их от людоедов и принял в коммуну. Но я-то знала, что родители тех малышей были вполне нормальными: их забили камнями из-за парочки автоматов, ящика патронов, нескольких лошадей, коровы и плодородного, ухоженного поля, ну и того, что они в очередной раз отказались вступать в коммуну и отдавать свой урожай в «общак». Одним словом, людоеды какие-то, не то что председатель. Теперь их дети зовутся не иначе как «людоедское отродье», живут в сарае и работают в огородах с утра до вечера, не обременённые родительской заботой и вечно попрекаемые куском хлеба. Мечта, а не жизнь. Председатель – молоток.