– Ага, – только и выдавил я, неуклюже двигаясь на его хриплый голос.
На самом деле я где-то уже читал о благородных дикарях, и мне их идеи даже чем-то нравились. Но я представлял сильных, загорелых, свободных мужчин, живущих на далёких прекрасных банановых островах в окружении голых, украшенных цветами девушек. Но уж никак не радикально настроенными разрушителями, дожигающими крохи прогресса.
– Неравенство и у дикарей было, – проговорил я, почти добравшись до Льда. – А то, что природу засрали, можно было и прибраться. – Я вспомнил своего деда, который порой орал, что наш город проще сжечь, чем привести в порядок. Но проще ли?
– А ещё многие из примитивистов стирают символическую культуру, отказываются от языка, чисел, времени, ведут себя как звери, общаясь при помощи запахов, прикосновений и…
– Яга! – осенило меня. – Шаманка мне про язык что-то такое толковала.
Видно, ей тоже примитивные анархисты промывали мозги. Остановят ли их её смешные защитные символы на поезде? Или лишь раззадорят?
– А почему ты не заикаешься? – спросил Лёд, до которого, видно, только дошло, что я исцелился.
– Шаманка излечила, – буркнул я, утыкаясь лбом в подошву собеседника. – Я, кажись, дополз! Дрыгай ногой, стащи с меня мешок.
Я и позабыл, что вошёл в полосу дурных решений. Но ботинок Льда мне быстро об этом напомнил, встретившись с моим ухом.
– Стоп! – вскричал я.
– Прости! – прошептал он. – Я же не вижу, думал, так скину.
Какое-то время мы извивались друг вокруг друга как два неопытных червя в брачный период. Хорошо, что у этого жалкого действа не было зрителей. Мужик, видно, давно промышлял связыванием людей и дело своё знал мастерски. Лёд в очередной раз выругался и, судя по звуку, стукнулся о стену от безысходности. Я вытянулся на полу, переводя дух. Из-за всей этой ситуации я совсем забыл, зачем искал Льда, но вдруг воспоминание о ранах Эй вторглось в мой разум.
– Ты зачем изрезал её? – спросил я, наугад махнув связанными ногами.
– Я… – Лёд замешкался всего на секунду, а потом выдавил: – Я не хотел сильно, она сама разрешает легонько. Но в крайний раз так специально дёргалась, понимаешь, кидалась на этот нож.
– Ты вообще в своём уме? – крикнул я, пытаясь нащупать морду Льда сапогом, но он, видно, ужом уполз куда-то в сторонку. – Зачем в постель брать нож?
– У всех свои причуды, – с деланым равнодушием проговорил Лёд. – Для кого-то и поцелуй неприемлем.
– Ты мог её убить!
– Не мог! И не хотел! – рыкнул Лёд. – Говорю же, она сама. Знаешь, как я испугался? Побежал искать лекарства и нитки, чтобы Врач её зашил! Да только попался в лапы чудиков. И теперь они хотят сжечь поезд. Надо спешить.
– Ещё хоть раз её тронешь! – проорал я, снова наобум махнув ногами, и на это раз не прогадал – Лёд охнул и толкнул меня плечом в ответ. Между нами завязалась самая нелепая драка из всех возможных. Представьте двух накрепко связанных мужчин с мешками на головах, выкрикивающих проклятия и накатывающихся друг на друга, словно взбесившиеся гусеницы. Срамота, да и только, как говаривал мой незабвенный дед. Наконец, мы выдохлись. Я отполз как можно дальше ото Льда, поскольку был сыт по горло нашим общением. Какое-то время тишину в комнате нарушало лишь наше прерывистое дыхание, моё – осуждающее, со стороны Льда – негодующее. Потом я расчихался, проклиная мешок, пыль и этот проклятый, отмеченный неудачами день. А Лёд странным голосом произнёс:
– Я видел, ты иногда пишешь стихи. Я люблю поэзию. Мой любимый поэт – Джио Россо. Я ничего о нём не знаю, но храню несколько листков с его строчками. Иногда шепчу их Занозе, но она от этого лишь бесится:
– Хватит! – вскипел я. – Не оправдывай романтикой и прочей хренью своё безумие. Ты не разжалобишь меня стихами!
Но Лёд никак не отреагировал на мои восклицания, продолжив шептать, но уже совсем неразборчиво: «Превращая негромкие стоны в отчаянный вой… стоны в отчаянный вой…»
– Заткнись! – завопил я, но мне не стало легче. Последние несколько дней совершенно вывернули меня наизнанку. Слишком много бреда вперемешку с болючей реальностью. Шаманка и её ритуалы, безумие Льда, раны Эй, фанатики с верёвками и манией к разрушению. Я вздрогнул, почувствовав, как холодные капли затекают мне в уши. Я беззвучно плакал. Если анархо-примитивисты уничтожают символы как вехи цивилизации, то не найти мне здесь библиотеки, а значит, не обрести покоя. Я так мечтал отгородиться от всей этой мерзости крепостной стеной из книг. Но снова потерпел крах. Потерянный рай. Неужели эти чудаки, дикари-анархисты, верят, что смогут играть среди зелёных кущ и упиваться жизнью, в экстазе соединяясь с природой? Наслаждаться свободным временем? А кто им будет приносить еду, строить кров, мастерить одежду? Господь Бог? Я рассмеялся, всё ещё всхлипывая. Готов спорить, что даже на диком острове жизнь не похожа на сказку. Сильнейший соплеменник, помахивая дубинкой, быстренько вколотит в окружающих свои порядки. А ты либо бейся, либо подчиняйся. Так всегда было. Только дубины эволюционировали в ядерные ракеты, в отличие от статичной человеческой сути. Люди меняли мир, но сами всегда оставались хитрыми хищниками, роняющими слюни на слабого. Ох, как мне не нравились эти угрюмые выводы, но я никак не мог переформатировать их во что-то ободряющее. Мысленно я хоронил позитивную философию, проклиная коучей, книги которых я раньше воспринимал как путеводитель к счастью. И каким образом мне сейчас помогут их нежизнеспособные советы? Лёд давно затих, и я вздрогнул, когда он внезапно крикнул: