То, как просто, спокойно и искренне он это сказал, добЗло меня.
На мои глаза навернулись слёзы, и я сдержала их только страшным усилием воли. Боги, ни от кого другого я так сильно не желала эти слова услышать, как от Каруна да Лигарры…
…Быть рядом с ним. Просыпаться по утрам под его рукой. Рожать ему детей. Ловить еле заметную, но такую светлую, улыбку на его губах. Если бы не он… Если бы не я… Мамочка…
Я сжала зубы и улыбнулась, как фарфоровый болванчик моей няни.
— Нет, Карун. Ты сотрудник КСН. Это сильнее тебя. Ты почему-то ненавидишь свою работу, но ты слишком ответственно к ней относишься. Я это вижу — потому что я сама такая. Ты снова будешь среди своих. Ты опять в это погрузишься. Меня же, как лояльного к нашей системе бриза, повергнут в настоящую Тень. Вынут душу — всё равно все думают, что у меня её нет. И что меня ждет? Такими, как я, не разбрасываются зря, не ты ли мне рассказывал? А в это время сотни вооруженных риннолётов уничтожат эту культуру или поставят её на службу нашим исследованиям.
— Санда, но они же враги..!!!
Я закрыла глаза.
— Карун, я тоже. Я умею летать и Исцеляю. Я рыжая и не умею считать как аллонга. Ты же отлично это знаешь.
Он осёкся, еле заметно мотнув головой. Закрыв глаза руками, он, казалось, хотел выдавить из них самые воспоминания о да-Карделле и ночах вдоль Быстрицы…
— Ты не рыжая, — неожиданно сказал он, не оборачиваясь ко мне, — Ты медовая. У мёда бывает такой цвет, как у твоих волос…
Я замерла с разинутым ртом. Мне никто никогда не говорил таких слов — и это потрясло меня куда сильнее, чем все признания на свете. Шагнув вперед, я прислонилась носом к его спине. Боги, за что вы послали нас друг другу? За что вы так издеваетесь?!
— Все мы идём навстречу судьбе, — проговорил он сдавлено, — Ты не сможешь вернуться в город бризов. Даже если бы тебя ждали — ты не хочешь этого всем сердцем, Санда да Кун. Итак давай вернёмся Вниз — а там будь что будет…
Он обернулся, и на его губах была светлая улыбка. Он нашёл выход. Он его всю дорогу знал. Мы оба это знали. Что ему не спуститься без моей помощи — а спускаться ему всё равно нельзя…
— Да хранят нас Боги, — прошептала я. Он решил умереть. Это был воистину математически неизбежный выход — единственный для него, чтобы никого не предать и сохранить мне жизнь.
Боги, Создатель, Тень, кто-нибудь… помогите нам обоим.
Мы спали рядом над самым краем Провала.
Ещё два дня мы потратили, чтобы найти дорогу через Барьерный. Подниматься слишком высоко я не хотела — мы могли к Тени собачьей простудиться, к тому же, по хребту, насколько я знала, шли бойровые дороги. А удобных седловин я не видела. И всё-таки, спустя несколько мучительных от холода часов, нам удалось перевалить через хребет. Мы начали пробираться вниз. Ближе к вечеру, изрядно запылившись, мы наконец подобрались к Стене. Я продолжала тревожиться — где-то здесь проходили крайние дороги пограничников, и было бы очень худо, попадись мы им на глаза. Но как я ни вертела головой, всё было тихо.
Закинув сумку за спину, я подошла к краю и долго смотрела вдаль. Как же давно я не видела Мира. Хотя на самом деле — не более трёх недель..? Каменистая равнина, утыканная небольшими одиночными скалами, там, далеко, пуней за шесть, медленно обретала цвета, и было ясно, что внизу вовсю царит осень. Ещё дальше вставали барьерные скалы, а потом всё терялось в синей дымке. Но дорогу отсюда можно найти… наверное.
— Вроде бы тихо.
— Да. Успеем дотемна добраться до конца осыпи?
— Да ерунда вопрос.
Мы стояли на краю Стены и смотрели друг на друга. Как же мы всё-таки устали и истаскались, подумала я, а у Каруна ещё и физиономия поцарапанная от постоянного бритья ножом.
Странное дело, эта светлая обречённость завладела его лицом, но он стоял прямо и глядел на меня так тихо и тепло, что у меня внутри всё сжалось. Он решил. А от своих решений он не отступал — чем бы это ему не грозило. Он даже собирался мне помочь. И даже, Создатель мне помоги, считал, что это хорошая идея… Сам же её придумал.
Не в силах вынести этой тишины, я шагнула навстречу и зарылась носом в его плечо. Мы простояли так секунд десять, а потом он резко отстранился и вдруг подхватил меня на руки.
— Идём, Рыжая. Можно, я буду звать тебя так?
Я с улыбкой кивнула. Это уже не имело никакого значения.
Он нарочно держал меня так, чтобы я никак не могла ухватиться за него. Мы смотрели друг на друга, наверное, целую вечность… не мигая, ничего не говоря, не улыбаясь и не хмурясь — но я знала, что он нарочно не улыбается, чтобы никак не влиять на меня. Он только всё глубже уходил в этот запредельный свет прощания… может быть, только в глазах блестела весёлая улыбка, на самом дне, куда он опустил всё былое.
— Идём, — сказала я.
И он шагнул с края.
Мы падали. Я не давала тягу, но это, видимо, начало происходить почти бессознательно, и я ощутила, что я медленно отрываюсь и замедляю своё падение — а он… уходит… Уходит — и в его глазах просыпается то, чего я так и не дождалась от него за всё время нашего общения — покой.
Я закричала.
В моих глазах потемнело. Рванувшись вниз, я схватила Каруна в охапку, мои руки на миг чуть не вырвались из суставов. Ударившись лицом о его грудь, я поняла, что плачу, и что кричим уже мы оба.
— Сандааааа!
— Неееет…
Я знала, что в этот миг я, возможно, убиваю себя. Что я ставлю себя и его перед лицом жутких и сложных проблем. Но убить его — я не могла. Он знал это — он выбрал этот путь сам. Он всё устроил для того, чтобы мне и пальцем шевельнуть не надо было. Но я предпочла действие, вот так.
Я сбавила скорость, и мы тихо опустились ногами на камни. Мы так и стояли, крепко, намертво обнявшись, нескончаемо долго, а потом он сдавленно прошептал:
— Зачем ты, Рыжая..? всё было бы так просто…
Я почти не ощущала себя, мои щёки горели, а ноги подкашивались. Когда я подняла голову, моя улыбка вышла какой-то резиновой, но я успела заметить в его глазах ещё одно новое чувство — медленно уходящее на дно потрясение, бесконечную признательность и шок. Я не оставила ему выбора. Но одновременно — случайно — я выбила из-под него все опоры. В момент, когда он хотел уйти от решения, расставшись с жизнью, я затолкала его назад, и что ему теперь оставалось? Следовать чести и долгу, или уберечь женщину, которая ради него пошла даже на это? а это для него почему-то было очень важно.
Но чтоб хоть на миг усомнилась в его выборе… когда он подумает. Когда он вернётся домой.
И между нами как будто медленно росла стена. Всё закончилось. Но ещё какое-то время через наши зрачки смотрели друг на друга два обрёченных человека. Двое людей, у которых всё могло бы быть иначе — хотя на самом-то деле с самого начала не могло быть ничего…
Мы на полпальца отодвинулись и медленно пошли по бездорожью. Мне было очень плохо, но я чувствовала, что ему ещё хуже…
Мы всё ещё держались за руки.
Мы спустились в Предгорья. Воздух здесь был тихим и тёплым, под нашими ногами стелилась жухлая осенняя трава. Мы прошли немного, а потом сообразили, что не имеем понятия, где именно вышли в Мир. Развели костерок и сели рядом. Вечерело.
Я спрятала лицо у него на груди, а он гладил меня по волосам. Я не могла поднять на него руку. И знала, что не смогу. Теперь, когда времени уже не оставалось, я понимала это, но ничего не могла с этим поделать. А он… «таял» в моём иначевидении. Я прижималась к нему щекой и упивалась этим жутким моментом — жутким, потому что последним. Я знала, что я не в силах его остановить. Не смогу. И он уйдёт. Как я могла надеяться вытеснить из сердца и совести Каруна да Лигарры зов чудовища по имени Комитет? Он обручен ему… навеки. Даже если что-то более человеческое позвало его к себе. Вопреки ходу вещей, вопреки природе — или как раз наоборот.
Мы привязались друг к другу: я и эта опасная и злая скотина — задолго до Быстрицы, задолго до Адди. Привязались насмерть. Сколько раз он отводил от меня неприятности, как подсознательно и неумело пытался привязать меня к себе тем единственным образом, который всегда был под его руками — властью Комитета! Он всё умел и ничего не боялся. И под его защитой мне было так бесконечно спокойно — как никогда в моей жизни, проведенной в вечной, изнуряющей борьбе с миром — хотя бы даже защита эта порой была лишь его визиткой с номером телефона. И он внёс в мою до нелепого скучную жизнь что-то такое, о чём я и мечтать не могла. Осознание, что я могу изменять Мир. Боги, какая ирония. Как мы оба влипли.