Но никто из собравшихся в доме покойного не заметил Култум, никто не сказал ей ни одного слова утешения, как будто в маленьком сердце Култум не могло вместиться такое же большое горе, как в сердце взрослого человека. И девочка еще острее почувствовала себя одинокой. Она прошла в пустую мастерскую отца, закрыла за собой дверь и в тоске опустилась на мягкую медвежью шкуру. Вот здесь, бывало, пристраивалась она возле ног отца, когда тот работал резцом, и отец рассказывал ей сказки. Девочка всегда была готова помочь отцу. Как только он заканчивал гравировку, она чистила и полировала изделия.
Иногда Култум расспрашивала отца: «А что это ты делаешь?.. А почему ты тут вырезаешь, а не там?.. А зачем тебе серебряная проволока?»
У девочки было тысячу «почему», и отец терпеливо отвечал ей, стараясь объяснить каждую мелочь, хотя мать останавливала Култум:
«Ты мешаешь отцу работать, дочка. Зачем тебе это знать? Ведь ты не мальчик. Мастерство чеканщика не для девичьих рук».
А Култум недоумевала:
«Почему это такое тонкое мастерство не для тонких девичьих рук?»
Но в ауле Кубачи не было ни одной женщины-мастера.
Вот обо всем этом и вспомнила убитая горем Култум, а потом уснула на медвежьей шкуре, постланной на полу мастерской.
Рано утром гонг позвал мастеров на работу в художественный комбинат. Мать по привычке вскочила, но тут же вспомнила, что теперь из их сакли некому выходить на работу.
Из комнаты, где обычно принимали гостей, донесся бой часов. Семь ударов. Пора собираться в школу.
— Такая слабость во всем теле! — сказала Бика.
— А ты полежи, мама, — отозвалась Култум. — Я сама приготовлю чай.
— Не вовремя ушел ты, Бахмуд! — заплакала Бика.
Култум нахмурилась:
— Если бы слезами можно было вернуть отца, я бы тоже плакала вместе с тобой, мама. Как же нам теперь жить?
Бика закивала головой:
— Да, маленькая, да, умница моя! Принеси-ка отцовскую шкатулку.
Култум отправилась в мастерскую отца. Она посмотрела на инструменты — резцы, молоточки, клещи — и вздохнула. Нашла шкатулку, в которой отец хранил сделанные им драгоценности, принесла ее матери. Оказалось, что в шкатулке лежало всего несколько серебряных наперстков, около десятка позолоченных колец со стеклышками «под рубин» и три пары серег с бирюзой.
— Ненадолго нам хватит этого… — в раздумье промолвила Бика, рассматривая содержимое шкатулки.
— А что же делать? — спросила девочка.
— Может быть, продать инструменты отца? — обернулась к ней мать. — Если бы у меня был сын, я, конечно, все оставила бы для него.
Култум испуганно посмотрела на мать. Ей не понравились эти слова. Она робко попросила:
— Не будем, мама, продавать инструменты. Это же память об отце!
С тех пор прошло около двух лет. Учебники для четвертого класса в сумке Култум сменились учебниками для шестого.
В школе урок рисования. Култум у доски. Учитель дал задание нарисовать кубачинский узор. А наверно, всем в Кубачах известно, что у гравировщиков есть три основных рисунка: «мархарай», что значит «заросли», — сложное сплетение цветов и листьев; продолговатый, без цветов букет — «тутта» и «тымпа» — центр всякого украшения, вроде печатки.
Что же выберет Култум? Конечно, «тутта», это проще. Нарисует прямой стебель, а от него завьет кудряшки веточек с маленькими листочками, и все.
Но чем дольше смотрели ребята на доску, тем больше удивлялись: Култум легко и свободно рисовала самый сложный рисунок — «мархарай». И только учитель знал, что она с удивительной точностью воспроизвела прекрасный узор знаменитого кубачинского мастера Уста-Тубчи[20] прославившего в прошлом веке аул на всю Европу.
— Да! — многозначительно сказал учитель. — Садись, Култум. Спасибо.
После занятий к Култум подошел ее сосед Манаф:
— Я принес тебе то, что ты просила.
— Спасибо.
Култум вынула из кармана блокнот и быстро перерисовала в него узор с крышки портсигара, который принес ей Манаф.
— Не пойму, зачем это тебе? — пожал плечами Манаф. — Сколько узоров ты перерисовала!
— Учусь, — улыбнулась Култум.
Култум давно уже интересуют узоры мастеров. Она теперь уже может отличить работу одного мастера от работы другого. А ведь времени на рисование у нее остается не так-то уж много. Мама ее постоянно болеет, и девочке приходится не только учиться, но и прибирать в доме, и готовить, и даже доить корову.