Но надежды ее не оправдались. Миле по-прежнему чуждался товарищей, был молчалив, ни с кем не дружил.
Он никогда не пропускал школу, внимательно слушал объяснение учительницы, аккуратно вел тетради, но ни разу не поднял руку, чтобы что-нибудь спросить или ответить на вопрос. Все думали сперва, что он просто ничего не знает и вообще ничем на свете не интересуется. Но когда учительница его вызывала, он, ко всеобщему удивлению, всегда отвечал. Правда, несколько односложно и кратко, но всегда правильно. На все другие вопросы, не относящиеся к уроку, он по-прежнему отвечал «да» или «нет». И поскольку чаще слышалось «нет», то ребята прозвали его «Нет».
Поначалу озорники часто дразнили его, стараясь вызвать хоть на какой-нибудь разговор. Но все их старания были напрасны. Миле делал вид, что ничего не видит и не слышит. Наконец ребята оставили его в покое и лишь изредка спрашивали:
— Эй, Нет, ты, случаем, не проглотил язык?
— Эй, Нет, что у тебя во рту?
— Эй, Нет, смотри, говорить разучишься!
Дни шли за днями, а Миле по-прежнему оставался каким-то странным и замкнутым. И лицо у него всегда было очень грустное. Учительница долго ломала голову над тем, как ей проникнуть в душу своего ученика, и наконец придумала.
Однажды она задала ребятам домашнее сочинение на тему «Мой отец». Теперь-то уж наверняка узнает, в каких условиях живет этот странный, непонятный мальчик. На следующий день, проверяя тетради, она прочла в тетради Миле: «Отца нет. Не помню его». И больше ни слова.
— Миле, что случилось с твоим отцом? — участливым тоном спросила учительница.
— Умер.
— Когда?
— Давно, я его не помню…
Ребята решили, что Миле такой тихий и печальный потому, что у него нет отца. Они прониклись к нему сочувствием и перестали дразнить его «Нет».
В другой раз учительница задала им сочинение на тему «Моя мать». На следующий день она не стала собирать тетради.
— Миле, прочти нам, что ты написал, — попросила учительница.
Все повернулись к Миле. Миле встал. Лицо его было бледнее обычного. Несколько раз он облизнул сухие губы и, держа дрожащими руками тетрадь и не поднимая глаз, начал читать:
Моя мать много работает. Мне ее очень жаль. Вечером она возвращается домой усталая. Руки у нее красные и опухшие от стирки. Она стирает чужое белье. Я ее очень люблю, но никогда не говорю ей об этом, потому что она бы начала волноваться и плакать. А мне больно видеть ее слезы. Она меня очень любит, всегда мне что-нибудь покупает, а о себе не думает… Она всегда печальна, и я боюсь, как бы она не заболела….
Миле остановился и опустил глаза, на которых блестели слезы.
— Читай дальше, Миле, — попросила учительница.
В классе была мертвая тишина. Слышно было, как муха пролетит. Все взгляды и мысли были обращены к Миле и его матери.
— «Моя мать, моя мать…» — снова начал Миле, но тут же остановился. Он не мог читать дальше — голос его дрогнул, а глаза наполнились слезами. Он выронил тетрадь и закрыл лицо руками. В классе слышались только его всхлипывания.
— Садись, Миле, — ласково сказала учительница.
Миле сел за парту. Глаза смотревших на него ребят застилали слезы. Эта незнакомая женщина казалась им сейчас такой близкой и родной. И они беспокоились за нее, как за родную мать. Ребята знали: те несколько строчек, которые Миле написал о своей матери, гораздо значительнее всего того, что написали они все, вместе взятые.
Кристина Бренкова
КРУЖКА КАШИ
Перевела со словенского И. Макаровская.
Рис. Г. Епишина.
ет ничего вкуснее гречневой каши. Андрею ее варила бабушка. Вкусно варила, но медленно. Так не хватало того волшебного горшочка, который в один миг наварил каши для целой деревни. Вот бы подарили его Андрею ко дню рождения!
Как-то проснулся Андрей, и очень захотелось ему гречневой каши. Он вскочил, побежал в кухню и дернул бабушку за передник.
— Чего тебе, внучек? — спросила добрая бабушка и на всякий случай налила ему горячего молока в кружку с золотым ободком.
— Гречневой каши! — выпалил Андрей, хотя отлично знал, что у бабушки и без него дел по горло. Ведь ее ждала корова Зорька со своим теленком, ждали куры, которым всю ночь снились вкусные золотые зерна, а кроме того, надо было бабушке еще приготовить обед и испечь хлеб.
— Гречневую кашу к обеду сварю, — сказала бабушка и, ласково поглядев на внука, добавила: — Хорошенько умойся в ручье и садись завтракать.
Ручей журчал рядом с бабушкиным домом и ластился к его стенам. Вода в нем была прозрачная и чистая. Под бурыми камнями, лежавшими на дне, водилась форель, и Андрей каждый день обшаривал все камни. А в дни большой стирки он помогал тете Юлке стирать на каменной доске и полоскать белье в ручье. В ручье же он и умывался, если, конечно, бабушка не забывала напомнить ему об этом. Впрочем, у бабушек обычно бывает хорошая память.