— Конечно, джунгли, — не стал спорить другой.
— Хорошо у вас в лагере! — произнес первый мечтательно. — Но знаешь, в прошлом году мы с папой ездили на рыбалку и видели скаутский лагерь! У них лучше…
— Еще бы! Скаутам легко купить себе палатки и всякое снаряжение: и лодочки, и яхточки… Они богатые.
На поляне тем временем протрубили какой-то сигнал, мальчишки вскочили и убежали — должно быть, обедать.
— Ушли… — злобно прошептал в кустах Вилли. — Вот теперь самое время попортить им красоту. Вставай, быстро! — приказал он, как только ребята сбежали по склону вниз. — Держи нож. Режь палатку. Ну, чего стоишь? Вот так… Понял? Вот так!
Вилли волновался. Это было видно. Он с ожесточением вонзил нож в туго натянутый бок палатки и с треском резал брезент.
Я стал перепиливать веревку. Нож был тупой, веревка не поддавалась. Вилли сердился:
— Да быстрее ты!.. Нам еще пол надо искромсать.
И мы исполосовали ножами резиновый пол и стенки и перерубили веревки — палатка, как лопнувший мяч, стала маленькой и некрасивой. А была звонкая, тугая… У меня испортилось настроение.
Вилли, воровато озираясь, взялся за вторую.
— Идут! — крикнул я, не отдавая себе отчета, почему я это делаю.
Вилли словно подняло в воздух. Я побежал следом за ним.
…Мы долго плутали по лесу, прежде чем выбрались на знакомую просеку.
Вилли был веселый, возбужденный. Он принялся рассказывать мне разные случаи, в которых он всегда оказывался бесстрашным и отважным. На прощание Вилли пожал мне руку. Рука у него была холодная и липкая — противная рука.
— Ну, теперь ты настоящий скаут. Приходи в штаб завтра в одиннадцать. Я скажу нашим, что ты выдержал экзамен. Только знаешь: чтобы не было придирок, скажем, что мы порезали им все палатки до одной. Ладно? В конце концов не в этом дело.
Я промолчал.
— Ну, вот и договорились. Я всегда знал, что ты славный малый.
Мы прощались у площади Пяти углов. На стенах мелькали зеленые сигареты величиной с трамвай. И красные нейлоновые чулки. «Покупайте! — уговаривали стены. — Превосходные чулки, отличные сигареты. Они вам необходимы».
Я смотрел на Вилли. Его лицо освещали огни реклам. Огни мелькали, менялись, и лицо Вилли становилось то красным и сердитым, то зеленым и совсем уж злым. А потом реклама на время погасла, и остался обычный свет из витрины. Я поглядел на Вилли. Лицо у него теперь было обычного человеческого цвета. Но все же лицо оставалось злым и жестоким. Оно злое всегда. Теперь я убедился в этом окончательно.
В скаутскую штаб-квартиру я больше не ходил.
ЧЕХОСЛОВАКИЯ
ЧЕХОСЛОВАЦКАЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕСПУБЛИКА (ЧССР).
Государство в Центральной Европе.
Территория — 128 тыс. кв. км.
Население — 14 333 тыс. жителей.
Столица — Прага (1028 тыс. жит.).
Крупнейшие города: Братислава, Брно, Острава, Пльзень.
Винцент Шикула
ГДЕ ЖЕ СПРАВЕДЛИВОСТЬ?
Перевела со словацкого В. Чешихина.
Рис. Г. Епишина.
живу в деревне Грушковец. Самая обыкновенная деревня. По обе стороны улицы — домики, и перед каждым растет груша.
И школа у нас обыкновенная. Только есть в нашем классе парта, которой, наверное, столько же лет, сколько нашим отцам. За нее будто бы когда-то сажали самых отъявленных лентяев, шалунов, воров и лгунов. Стоило сорвать в школьном саду орех или яблоко, и — готово дело! — бедняга уже сидел в углу и вытирал спиной штукатурку.
Учителя были строгие-престрогие. Таких строгих учителей нынче, кажись, и не найдешь. Линейка и указка не показывали на карте реки и не дирижировали, а выбивали пыль из штанов какого-нибудь лодыря.
— Подойди ко мне! — манил учитель пальцем ленивого ученика.
Ученик подходил к столу. Учитель брал в руки указку, вертел в руках, но лицо его было такое сердитое, как у самого строгого школьного инспектора.
— Почему ты урок не выучил?
— Господин учитель, я не понял.
— Вы слышали? — обращался учитель к остальным ученикам. — Он не понял. А вы поняли?
— Поняли, — отвечал весь класс хором — и умные, и глупые, и самые глупые ученики.
— Сколько получит такой негодяй, который ничего не понимает?
— Двадцать пять!
— Считайте! — приказывал ученикам учитель.
Он клал лентяя поперек колен, розга начинала свистеть.
Какая-нибудь девчонка, трусливая или пожалостливее, начинала плакать.
— А ты почему плачешь? — спрашивал учитель.
Девчонка продолжала плакать.
— Урок знаешь? — спрашивал учитель.
— Нет, не знаю.
— Подойди сюда!
И все повторялось сначала.
Потом мальчик и девочка садились на знаменитую скамейку.
— Ученики, что это за скамейка? — спрашивал учитель.
— Для ослов.
— Какие ученики на ней сидят?
— Глупые.
Давно, конечно, это все было.
А в четырнадцать лет ученика совсем из школы выгоняли, да и сами учителя каждый год менялись.
Потом приехал в деревню директор Ленгарчик и отменил парту «для ослов». Он играл на фисгармонии, а на этой парте держал свои ноты.
Директор был хороший человек. Как жалко, что когда построили новую школу, его уже уволили!
Школу построили, старые парты пошли на дрова, а фисгармонию поставили в коридор, и мальчишки повыдергали из нее клавиши.
Эх, видел бы это директор Ленгарчик!
А что с этой партой «для ослов»? Я же сказал, она стоит в нашем классе. Учительница держит на ней цветы, которые поливает через день Анча Фиалова.
Наша учительница каждое утро приезжает в деревню на автобусе.
Некоторые девчонки ждут ее на автобусной остановке, чтобы донести портфель до школы. Терпеть не могу девчонок — такие они подлизы… Не будь она учительницей, они бы ни за что ее портфель не носили.
Марьена Рачкова — лентяйка из лентяек! Так сразу нюни и распустит, если иной раз ей придется за молоком пойти вместо младшего брата. Но учительница об этом не знает. Она считает Марьену одной из самых примерных. Марьена-то, мол, и хорошо учится, и уроки-то у нее всегда прекрасно приготовлены. Но разве этого достаточно?
Лацо Гельдт старается больше всех в классе, а отметки у него еще хуже моих. У меня за полугодие было всего две двойки, а у Лацо даже кол! Я потому Лацо вспоминаю, что мы сидим вместе на одной парте.
Учительница говорит, что мы друг на друга очень похожи. Может, потому, что мы друг другу помогаем? То он мне подскажет, то я ему.
Вы, должно быть, скажете, что это не помощь, а я утверждаю, что самая настоящая помощь.
Я считаю Лацо своим другом. Остальные мальчишки с ним не дружат, а если водят с ним дружбу, так больше для виду перед учительницей. Они часто дают обещание заниматься с нами после уроков. Но только всякий раз обманывают!
По совести говоря, я в их помощи не нуждаюсь. С какой это стати Марьена Рачкова будет мне помогать? Если ей так хочется, пускай уж своему брату помогает или своим родителям. Лацо — дело другое. Когда бы Лацо к нам ни пришёл, он всегда помогает мне дров наколоть.
Иногда после этого мы вместе садимся за уроки. Так отчего бы нам и не подсказать друг дружке, раз мы знаем, что учили урок вместе!