— Ладно, — говорит Шельда. — Будем считать, что не мое.
Она и так понимает.
Он молчит.
— Как тебя зовут? — спрашивает Шельда.
Он чуть оборачивается к ней.
— Эван О’Миллан.
— Эван, — говорит она. — А я Шельда. Рубашку надо снять. Сам сможешь?
Он пытается снять, но одной рукой тяжело, а вторая не поднимается. Он сопит, стиснув зубы, морщится… а потом вдруг начинает кашлять так, что на губах выступает кровь, и вытирает рукавом. Старается отдышаться.
— Я сейчас… — говорит хрипло.
Рана у него под лопаткой, и пробито легкое. Чудо, что не в сердце.
Шельда молча помогает, берет, стаскивает с него рубашку, не слишком-то церемонясь и заботясь об аккуратности, отдирая присохшее, заставляя поднять руку. Он шипит и сдавленно матерится сквозь зубы, ему больно, но сил как-то сопротивляться нет. Что ж, сострадание к раненным Шельда растеряла слишком давно. Она вылечит его, и этого достаточно.
Эван шумно втягивает воздух, потом долго сидит, закрыв глаза, пережидая. Только лицо белеет еще больше.
А камешек-то не на шее… не на цепочке, как Шельда вначале подумала. Синий камешек адамак вживлен прямо в кость, в грудину, под кожей, и успел пустить корни. Обратного пути нет? Маленький шрам едва заметен, тем более что грудь у Эвана волосатая… и грудь и руки, руки особенно — шерсть, словно у твари. Шрамы на руках… все сплошь. Плечи крепкие, привыкшие к тяжести имперского пехотного панциря, и характерная старая сухая мозоль под подбородком — от шлема. Солдат. За что его?
К ране, под повязкой, подложена тряпка. Повязку Шельда сняла, а тряпка осталась, присохла, едва не закаменела от засохшей крови, пропитавшей все насквозь. Отдирать только с кожей… Ладно, Шельда пожалеет немного. Она прикладывает ладонь, и тряпка отходит сама… только немного дергает, а то ведь человек не поймет. Люди с большим недоверием относятся к магии, поэтому Шельда делает вид, что магии нет.
Идет на кухню, берет тазик с водой, берет мягкую тряпку — промыть немного.
Вокруг раны все потемнело, виден гной.
— Давно это? — спрашивает Шельда.
— Три дня, — говорит он.
— Три дня, и ты еще на ногах?
Крепкий парень.
— А разве у меня есть выбор? — говорит он. Почти со злостью. Понятно, что выбора у него нет. — Я все понимаю, — говорит он еще, голос звучит глухо, — но мне бы еще неделю продержаться. Как думаешь, неделю я протяну?
— Неделю? — говорит Шельда. — А потом?
Он поднимает на нее глаза. Молчит, поджав губы. Глаза у него светло-голубые… и такая тоска…
— Потом за вами придут? — говорит Шельда.
Он скрипит зубами, стискивает до хруста, сжимает пальцы в кулак… отворачивается.
— Ты знаешь? — говорит он. — Зачем тогда спрашиваешь?
— Я только догадываюсь, — говорит Шельда.
Смывает с его спины кровь, чистит рану. Он чуть вздрагивает от ее прикосновений, шумно дышит, но молчит, только морщится.
— И тебя тоже? — спрашивает Шельда.
Он почти беззвучно бормочет какие-то ругательства.
— Какая разница? — говори вслух.
Шельда пожимает плечами.
— Если тоже, то какой смысл возиться с тобой? — говорит она. — Может, проще сразу?
Он поворачивается к ней резко, так, что видно прямо — темнеет в глазах. Даже пытается встать.
Шумно втягивает воздух.
— Сиди, — говорит Шельда, — не дергайся.
— Если я сдохну, — зло говорит Эван, — они разбегутся. Сделки не будет.
— Тебе это важно?
Он молчит, словно собираясь с силами. Шельда ждет.
— А у меня семья, — говорит Эван наконец. Как-то устало и обреченно. Отворачивается снова.
— Понятно, — говорит Шельда. И словно ноющая пустота отзывается в груди. — Неделю ты продержишься. И даже больше, если надо. Я помогу тебе. Только сегодня нужно хорошенько поспать.
Он фыркает скептически, сразу ясно, что хороший крепкий сон — не для него, не может позволить себе такой роскоши.
Сказать, что сегодня он может спать, никто не тронет? Не поверит. Захочет знать почему.
Шельда промывает рану, потом делает компресс из толченой вербены — не повредит, пусть думает, что от компресса ему легче стало. Перевязывает. Потом делает чай с мятой и зверобоем. Трав у Шельды много, она у ведьмы одной в соседней деревне купила… ну, как ведьмы… та травница настоящая, разбирается, что и как, какую травку когда собирать, как сушить, как пить и куда прикладываться. А Шельда — по-своему. Но с травами — надежнее.
Эван пьет мелкими глотками, осторожно дует — горячий.
— Не торопись, — говорит Шельда. — Я пока тебе рубашку найду. Мне тут давали для Хёда, и тебе, может, подойдет. Завтра вечером зайдешь, заберешь свою. Заодно я посмотрю, как у тебя рана, перевяжу.