Он кивает, наблюдает за ней, пьет свой чай.
Потом встает, когда Шельда приносит рубашку.
— Спасибо, — говорит очень искренне. — Могу я как-то отблагодарить тебя? Денег… или что-то сделать для тебя?
— Сделать? — удивляется Шельда. — Ты на ногах едва стоишь.
— Ты скажи… если надо.
Он сделает.
Шельда смотрит на него… это так странно, пожалуй…
— Давай, немного придешь в себя, и мы обсудим.
Он, молча, кивает. Одеваться Шельда не помогает, он справляется сам. Она и так сделала достаточно, убрала воспаление, приглушила боль, помогла ране немного затянуться. Заживлять все сразу не стоит, возникнут вопросы… и так возникнут, наверняка. Но пока можно убедить в целебной силе трав.
Рубашка ему велика, на Хёда, тот куда выше и шире в плечах, руки длиннее… но ничего. Зато чистая.
— Завтра заходи, — говорит Шельда.
Стоит Эвану выйти за дверь, как вылезает Тьяден из своего угла.
— Шельда? — он выглядит чуть смущенным, потому что почти подслушивал, хотя Шельда и не пыталась ничего скрывать. — А что с ним такое? Кто они вообще?
Немного смущенным и страшно любопытным он выглядит.
Тьяден и так знает многое, и рано или поздно от него вообще ничего не скрыть.
— Каторжники они, — говорит Шельда. — Дезертиры, убийцы… не знаю. Йорлинг платит дань Лесу, их скормят тварям.
Тьяден напрягается, хмурится. Пытается понять, как такое возможно.
— Скормят тварям? И они… ну, они пришли сюда сами? Они понимают?
— У Йорлинга своя магия, — говорит Шельда. — У этих людей нет выбора. Этот Эван привел их, он держит их на привязи, как Лес держит своих тварей. Крепко, что не вырваться.
— За это его пытались убить?
За это… Шельда кивает. И будут пытаться снова.
Хёд молчит, ничего не говоря о вечернем госте, пока утром, после завтрака не уходит Тьяден. И то…
— Помочь? — первым делом предлагает он. — Я могу посуду помыть.
— Посуду? — удивляется Шельда. — Как?
— Ну, не знаю, — говорит он. — Попробую как-нибудь. На ощупь. Этот Эван прав, за помощь нужно платить. Думаю, с посудой я справлюсь.
— Эван? Ты все слышал?
— Я слепой, но не глухой пока. Каторжники… Значит, Лес придет сюда. Скоро?
Он очень внимательно смотрит на нее… то есть не смотрит, но это выглядит именно так. Его глаза прикрыты, но лицо повернуто в ее сторону, очень точно… на звук?
Это… Шельда делает несколько шагов в сторону, и он поворачивается за ней.
— Думаешь, что они заберут тебя?
— Не знаю, — Хёд пожимает плечами. — Возможно. Но прежде мне еще хочется кое в чем разобраться.
— В чем же? — говорит Шельда. Отходит к окну, и Хёд поворачивается за ней.
— Хм… — говорит он. — Например, в том, что я здесь делаю.
— Тебя нашли в Красной Пади, полумертвого, — говорит она. — У Оддни овца убежала, они пошли искать ее, а нашли тебя. Причем тут я?
— Ты чисто случайно оказалась рядом? Дочь… или жена? Кто ты? Жена Норага?
— Какое тебе дело?! — говорит она.
Он снова пожимает плечами. Поднимается… Быстро. Он слишком быстро успел окрепнуть, и теперь это дается ему без видимых усилий. Ходить не может, но спокойно стоять на одной ноге, держась за стол — может вполне.
— Так что там с посудой? — говори он.
— Пошли, — говорит Шельда.
Собирает со стола, несет на кухню. Хёд со своей табуреткой идет за ней. Осторожно, вначале выставляя руку вперед, пытаясь понять, нет ли какой преграды, и лишь потом переставляя табуретку. Нет, он не видит, дело не в зрении.
— Сюда, — зовет его.
Он подходит к столу, куда показывает Шельда, где стоит таз с водой. Подставляет табуретку под левое колено — на колено он опереться может. «Показывай».
Шельда берет его за руку, объясняет.
— Вот мыло, — говорит она, — берешь вот здесь, только аккуратно, не разбей. Вот здесь мочалка. Оттираешь. Сначала кружки, потом тарелки, потом кастрюлю. Смываешь. Кастрюлю надо особенно хорошо потереть, чтобы на стенках ничего не осталось. Ставишь сюда. Когда закончишь, скажешь мне, я принесу чистой воды, сполоснуть.
— Хорошо.
Он берет осторожно, сначала ощупывая, изучая… пробуя. Вряд ли хоть раз ему доводилось мыть посуду самому. Он лорд. Но сейчас это не важно… Медленно… Шельда могла бы сделать в пять раз быстрее, но она не торопит, ей интересно наблюдать.
— У тебя неплохо получается, — говорит она.
Он поворачивается к ней.
— Да? Я могу делать это постоянно.
— Зачем? Ты чувствуешь себя обязанным мне?