Нораг молчит. Стиснув зубы… пыток он не боится.
Хёнрир разглядывает его.
— Сколько тебе лет? — говорит вдруг. — Я бы дал пятьдесят — пятьдесят пять, ну, шестьдесят, самое больше. А если бы видел только, как ты дерешься, то и пятьдесят бы не дал. И сколько лет ты комендант Фесгарда? Почти двадцать? Я интересовался… Когда ты приехал сюда, то уже был не молод, с огромным послужным списком… впрочем, мутным… Сколько тебе было? Пусть сорок. С тобой приехала молодая жена…
Хенрир замолкает. Со значением… Чуть ухмыляется.
Лицо Норага каменеет. И, пожалуй, смятение в его глазах, которое он так отчаянно пытается скрыть, выдает с головой.
— Хорошо, — говорит Хёнрир. — Мне бы очень хотелось с ней поговорить. Я уже велел послать к твоему дому, хотя подозреваю, что там никого найдут. Если скажешь, где искать, это спасет жизнь тебе и ей.
— Нет, — говорит Нораг. — Ты ее найдешь.
— Я прикажу выпустить тварей, — говорит Хёнрир.
— Тварей? — удивляется Нораг. — Ты обещал пощадить всех, если город будет сдан. Это была ложь?
— Нет, не ложь. Но я договаривался с тобой, а не с ними, — он кивает в сторону магистрата. — Решение за тобой. И я хочу спросить в последний раз. Ты готов сдаться?
Нораг моргает, хмурится, не веря и не понимая, потом фыркает недоверчиво и начинает смеяться таким страшным, глухим клокочущим смехом, переходящим в кашель.
Хёнрир терпеливо ждет.
— Я не верю… какого хрена тебе надо? — отсмеявшись, Нораг плюет в сторону.
— И все же?
Хёнрир хочет услышать ответ.
— Меня… и так сдали.
— Я предлагаю жизнь.
— Это не жизнь, — Нораг дергает щекой. — Лучше быстрая смерть, чем год за годом превращаться в тварь. Нет.
— Хорошо, — соглашается Хёнрир. — Так и будет.
Глава 1. Хёд
Чайник закипел. Свистит. У этой заразы где-то свисток, как только закипает — орет на весь дом. И ничего с ним не сделаешь.
Сейчас…
Хёд сжимает зубы, пытается приподняться локтях. На ноги встать не выйдет. Он не может ходить.
Свистит чайник.
Кажется, Шельда специально сделала это — повесила над огнем и ушла. Непонятная, мекая месть… за что? Или не такая уж и мелкая, если подумать. Но если Шельда что-то знает о нем, то Хёд вообще не должен быть очнуться. Должен был умереть. Его не должно быть здесь.
Почти три месяца. По крайней мере, так ему сказали. Но очнулся только вчера.
Его нашли в Красной Пади, полумертвого, в луже собственной крови, ни одной целой кости, все переломано, даже спина.
В эту историю Хёд как раз верит, помнит, как это было. Но совсем не верит тому, что было потом.
Три месяца он лежал в забытьи в этом доме, и Шельда сидела рядом с ним. Ему сказали — она его вылечила. Хорошо, пусть так… Даже не важно, как она смогла, у него могло хватить собственных сил. Пусть срослись кости… Но случайно ли это?
Шельда, значит…
А он — Хёд.
«Тебя будут звать Хёд, — сказала она. — Ты ведь не помнишь своего имени».
Так уверенно сказала, что он даже сомневаться не стал. Не помнит. Ничего не помнит. О его прошлом, о его имени лучше молчать, иначе можно умереть раньше, чем понять хоть что-то.
Чайник…
Орет так громко, что раскалывается голова.
Хорошо…
Хёд садится в постели. Слабость накатывает разом так, что кружится голова. До дрожи. И кашель… Кашель хуже всего, потому что от каждого неосторожного вздоха разрываются легкие.
Когда удается справиться с кашлем, чайник все еще свистит.
Сбросить одеяло, сдвинуть ноги в сторону, с кровати. Уже сейчас спина мокрая от пота… Постараться подвинуться так, чтобы поставить ноги на пол… правую ногу. Левая — намного короче, кривая, сухая и вывернута в колене, так что вряд ли удастся опереться на нее. И на одной ноге далеко не ускачешь.
Со стороны изголовья кровати — стена. Подвинуться немного, так, чтобы опираться о стену рукой…
Интересно, можно ли по стене дойти до кухни? Хёд даже не видит. Он слепой.
Самое смешное, что он от рождения слепой. И от рождения одна нога короче другой. Только в той, его прошлой жизни, все было иначе.
Удивительно, как меняется мир, когда больше не видишь и не можешь ходить. Сжимается. Становится чужим.
Встать?
От слабости трясутся руки. Встать, опираясь на одну руку и одну ногу — не выходит, не хватает сил. Хёд пытается… раз, другой… Надо иначе?
От усилий сердце колотится где-то в горле, не давая дышать.