— Почти пятнадцать.
— Неужели? — удивился священник. — Как летят годы…
— Я звоню по поводу объявленного тобой крестового похода.
— Похода? А, ты про мой замысел вернуть людей из будущего на стезю Господа нашего, Иисуса Христа! Я рад, что ты позвонил. Нам необходима поддержка. Какое счастье, что они пришли к нам! Стоит мне представить, что через какие-то пятьсот лет человечество отринет веру отцов и дедов, веру, которая вдохновляла людей на протяжении столетий, как я прихожу в отчаяние. Я искренне рад, что ты с нами, очень, очень рад…
— Я не с тобой, Джейк.
— Не со мной? Что ты хочешь сказать?
— То, что сказал; я не с тобой. Пожалуйста, откажись от своей дурацкой затеи.
— Но я не могу…
— Можешь. Нам хватает хлопот и без твоего идиотского похода. Ты, если будешь настаивать на своем, окажешь стране медвежью услугу. Нам бы разобраться с теми проблемами, что уже существуют, а новые и вовсе ни к чему. Сейчас не та ситуация, чтобы позволить преподобному Джейку Биллингсу демонстрировать, какой он благочестивый. Речь идет о выборе между жизнью и смертью, не только для беженцев, но и для всех нас.
— Мне кажется, Стив, ты несколько утрируешь положение дел.
— Возможно, — отозвался Уилсон, — просто меня сильно беспокоят твои планы. Пойми, Джейк, налицо серьезный кризис. Мы должны отправить беженцев в прошлое, прежде чем рухнет наша экономика. Пораскинь мозгами: нам примутся вставлять палки в колеса все подряд — промышленники, профсоюзы, борцы за социальную справедливость, политики, которые воспользуются случаем, чтобы упрочить свои позиции. Так что твоя палка будет явно лишней. Кстати, какая тебе, собственно, разница? Ты столкнулся не с настоящим, а с будущим, которое в обычных условиях находилось бы вне пределов твоей досягаемости. Да, беженцы очутились в настоящем, однако отказ от веры, который они исповедуют, произошел через много лет после нашей с тобой смерти.
— Неисповедимы пути Господни, — провозгласил Биллингс.
— Послушай, Джейк, — сказал Уилсон, — ты же не на кафедре! Прибереги свои высокопарные речи для кого-нибудь другого. Со мной бесполезно и пытаться. Разве ты забыл?
— Стив, ты звонишь от президента?
— Если ты разумеешь, просил ли он меня позвонить тебе, ответ отрицательный. Вполне возможно, он еще не знает, что ты учудил. Но учти: когда его поставят в известность, тебе несдобровать. Мы с ним разговаривали насчет тебя сегодня днем. Он опасался, что ты так или иначе во что-то ввяжешься, однако такого исхода, по-моему, не предвидел. Я вызвался позвонить тебе, но на меня навалилось столько дел, что не было ни единой свободной минуты.
— Я вижу, куда ты клонишь, — проговорил Биллингс, — и даже как будто понимаю, что тревожит тебя. Но мы смотрим на вещи с разных точек зрения. Для меня мысль о том, что человечество отринет Господа, равносильна мученической смерти. Она противоречит всему, чему меня учили, всему, чем я жил и во что верил.
— Не переживай, Джейк, — посоветовал Уилсон. — Зараза не распространится, ведь будущее заканчивается через пятьсот лет.
— Но они уходят в прошлое…
— Надеюсь, — с горечью в голосе произнес Уилсон. — Они уйдут, если им не помешают такие люди, как ты.
— Если они уйдут, — возразил Биллингс, — то начнут все заново. Мы дадим им то, без чего невозможно начать. Они понесут в новое время, на новые земли, свою лишенную Божественной благодати культуру, выйдут когда-нибудь в космос, передадут свое неверие жителям других планет… Нет, Стив, этого не должно случиться.
— Ты волен считать, как тебе нравится, но не навязывай своего мнения окружающим. Мне, откровенно говоря, наплевать на то, что заботит тебя, и я не одинок, Неужели ты не замечаешь истоков безверия в настоящем? Скорее всего, замечаешь и потому затеял весь этот сыр-бор. Ты, верно, спрашиваешь себя, что тебе нужно сделать, чтобы предотвратить эпидемию атеизма.
— Наверное, ты прав, — ответил Биллингс. — Я как-то не задумывался. Тем не менее мои убеждения запрещают мне оставаться сторонним наблюдателем.
— Иными словами, ты намерен продолжать? И тебя не смущают последствия? Значит, расшевелить народ, оседлаешь белого коня — и вперед?
— Я должен, Стив. Моя совесть…
— Ты не передумаешь? Может, я позвоню попозже?
Доказывать не имело смысла. Благочестивый безумец отказывался внять голосу разума. Да, подумалось Уилсону, Биллингс ничуть не изменился со студенческой поры. Уже тогда можно было смело биться об заклад, что он, что бы ему ни говорили, не услышит никого, кроме себя.
— Позвони, если хочешь, — отозвался Биллингс. — Но я не передумаю. Я знаю, что мне делать. Ты не переубедишь меня.
— Спокойной ночи, Джейн. Извини, что разбудил.
— Ты меня не разбудил. Я не собирался сегодня ложиться спать. Рад был побеседовать с тобой, Стив.
Уилсон повесил трубку. Возможно, если бы он действовал иначе, не давил бы на Биллингса, ему удалось бы чего-то добиться. Нет, поправил он себя, любая попытка была заранее обречена на провал. Биллингс никогда не отличался рассудительностью. Пожалуй, свяжись он с преподобным отцом днем, сразу после разговора с президентом, он сумел бы умерить пыл Биллингса. Впрочем, нет, не сумел бы. Биллингс безнадежен.
Он посмотрел на часы. Почти два. Уилсон снова снял трубку и набрал номер Джуди. На другом конце послышался сонный голос девушки.
— Я разбудил тебя?
— Нет, я дожидалась, когда ты приедешь. Почему ты задержался, Стив?
— Пришлось ехать в Форт-Майер, за учеными, и везти их сюда. Они сейчас в лапах наших академиков. У меня ничего не получится, Джуди.
— То есть ты не приедешь?
— Мне велено оставаться поблизости. Ситуация меняется каждые пять минут.
— Ты же к утру будешь валиться с ног.
— Прикорну на кушетке в приемной.
— Давай я приеду, посторожу, чтобы тебя никто не украл.
— Не надо, мало ли что. Ложись. Если хочешь, можешь слегка опоздать. Я разрешаю.
— Стив.
— Да?
— Все идет наперекосяк?
— Пока трудно сказать.
— Я видела выступление президента. Ну и передряга! Такого еще не бывало.
— Все когда-то случается впервые.
— Я боюсь, Стив.
— Я тоже, — ответил Мильон. — Утром все станет иначе, все и вся, и мы в том числе.
— У меня такое ощущение, — проговорила Джуди, — будто земля уходит из-под ног. Я беспокоюсь за мать и сестру в Огайо. Мы с мамой так давно не виделись.
— Позвони ей. Возможно, почувствуешь себя лучше.
— Я пыталась, несколько раз, но линия постоянно занята. Все словно с ума посходили, звонят и звонят. Как в выходной. Люди обезумели.
— Я только что говорил с другим городом.
— Естественно, ты же в Белом Доме. Для тебя освободят любую линию.
— Ничего, позвонишь завтра. Я думаю, завтра все придет в норму.
— Стив, ты точно не сможешь приехать? Ты мне нужен.
— Извини, Джуди, никак. Не знаю почему, но я чувствую, что вот-вот понадоблюсь.
— Тогда до завтра.
— Постарайся заснуть.
— И ты. Перестань ломать голову и ложись спать, иначе завтра ты будешь хорош.
Уилсон пожелал Джуди доброй ночи и повесил трубку. Интересно, подумалось ему, и чего я здесь торчу? Ведь сейчас в том нет ни малейшей необходимости. Вот именно, сейчас. А в следующий миг может начаться черт-те что.
«Поспать, что ли?» — спросил он себя, но обнаружил, что этого ему совершенно не хочется. Слишком велико напряжение; какой уж тут сон. В сон будет клонить потом, когда исчезнет всякая возможность сомкнуть глаза. Усталость, наверняка потребует свое. Но теперь он чересчур взбудоражен, чтобы спать.
Уилсон вышел из кабинета и направился на улицу, на лужайку перед зданием. Тихая ночь предвещала суматоху наступающего дня. Город отдыхал. Вдалеке зафырчал автомобильный двигатель, но поблизости не было видно ни единой машины. Колонны парадного входа тускло мерцали в ночной темноте, посеребренные лучами усыпавших небо звезд. Неожиданно безоблачный небосвод прочертил красный огонек. Откуда-то донесся рокот двигателей. Из мрака под деревьями выступила черная фигура.