Наши лошади стояли уже у крыльца гостиницы и били оземь копытами, поторапливая своим нетерпением прислугу, разносившую по экипажам дорожную кладь. К Алексею Нефедовичу, ехавшему верхом и заносившему уже ноту в стремя, подошел старый монастырский служка.
— Еще утром, — сказал он, — отец Серафим, выходя из церкви, изволил шепнуть мне мимоходом свой наказ, чтобы вы, Алексей Нефедович, не отъезжали вечером, не повидавшись с ним еще раз.
— Проститься хочет старый друг. Отец мой духовный, — заметил на это Прокудин и, повернувшись к нам, сказал, — идите за мной и вы все.
Наша семья с отставным гусаром во главе снова потянулась по длинным коридорам монастырского корпуса.
Дверь в прихожую отшельника была открыта настежь, как бы приглашая войти. Мы разместились молча вдоль стеньг, напротив дверей внутренней кельи.
Последний луч заходящего солнца падал на выдолбленный из дубового кряжа гроб, уже десятки лет стоявший тут в углу на двух поперечных скамьях. Прислоненная к стене, стояла наготове и гробовая крышка.
Дверь кельи беззвучно и медленно отворилась. Неслышными шагами подошел старец к гробу. Бледно было его бескровное лицо, глаза смотрели куда-то в даль, как будто сосредоточенно вглядываясь во что-то невидимое, занявшее всю душу. В руке его дрожало пламя поверх пучка зажженных восковых свечей. Налепив четыре свечи по краям гроба, он поманил к себе Прокудина и затем пристально и грустно глянул ему в глаза. Перекрестив дубовый гроб широким пастырским крестом, он глухо, но торжественно сказал:
— В Покров.
Слово святого старца было понято как самим Прокудиным, так и окружающими как предсказание его, Прокудина, кончины. Под впечатлением этого предсказания покинули мы Саровскую обитель.
Более не довелось мне в жизни видеть преподобного Серафима. На следующий год иноки нашли его в своей келье усопшим на коленях во время молитвы.
Но, конечно, в семье нашей долго не было конца разговорам о личности великого подвижника, а ныне прославленного церковью чудотворца, преподобного Серафима.
Мне остается рассказать о том, как сбылось слышанное мною пророчество батюшки Серафима, а сбылось оно в том же году.
Наступил праздник Покрова Богородицы. Четверня за четверней несется мимо нашего дома на конце Малой Покровки. Кажется, всякий, имеющий экипаж, дал себе слово, проехаться по этой улице, повернуть направо и остановиться перед большим белым домом баронессы Моренгейм. Здесь в эту зиму квартировал Прокудин. Он сегодня приобщался Святых Таин, и весь город ехал сюда, чтобы его поздравить. Все наши старшие отправились туда же. Лошадей, разумеется, не запрягали, так как из окон нашей гостиной видны были окна дома Моренгейм.
Нас, меньших, меня и сестренку, оставили под охраной мадам Оливейра, старушки-испанки, которую Прокудин отыскал где-то в трущобах Москвы умирающей от голода и нужды и привез в дом моей матери, чтобы она ее выходила и откормила, пока священник, отец Павел, будет ее обучать догматам и обрядам нашей веры.
Пламенным желанием испанки было постричься в монахини. Сидя в этот памятный день с нами, девочками, бедная иностранка посматривала на свои дряхлые худые ручки и вздыхала. Но вот она сказала нам:
— Не пойти ли нам тоже с вами прогуляться до дома Моренгейма. В дом с вами, разумеется, не войдем, но мы можем уловить минуту, когда мой благодетель выйдет на балкон, чтоб поклониться ему и поздравить его.
Мы собрались, вышли, и, завернув за угол, стали медленно прохаживаться перед домом, где уже гуляли другие дети, кто с гувернанткой, а кто с нянькой.
На колокольне ближней церкви пробило два часа. Стеклянная дверь на балкон Моренгейма зашевелилась, но когда она открылась, то из нее вышел не хозяин дома, а только врач. Робко подошла к решетке испанка, спрашивая:
— Что наш Прокудин?
— Что Ваш Прокудин, — ответил доктор, — он здоровее всех вас и, вероятно, доживет до ста лет. Прохаживается себе по комнатам, угощая гостей рассказами о делах Спасителя на земле, и так рассказывает, что всякому кажется, будто бы он слышит это в первый раз. Желая совершенно убедиться в его здоровье, я выдумал какой-то глупый анекдот, где приходилось щупать пульс у каждого из гостей. Я пощупал пульс у толстого господина Смирнова и у старой мадам Погуляевой, пульс того, который, по предсказанию, должен скончаться в этот день, оказался ровнее и крепче всех. Извольте после этого верить предсказанию.