Неле взобралась на балку и прошла по ней к противоположной стене. Пыль и грязь влажной коркой скопились по краям маленького оконца под самой кровлей, но вовсе не поэтому таянка не приближалась к нему вплотную, поглядывая, что творится снаружи. Из хижины видно было ущелье; стало быть, и из ущелья видели хижину.
Если чаары не отыщут этот путь, по нему смогут уйти жители камана — те, кто останется в живых. Разведчики, ходившие ночью через осыпи, сказали, что сюда идет весь Чаарикам, гонят женщин и скот. Несколько сотен, что напали сейчас — это передовой отряд, два или три совсем диких кама, те, с кем даже сами чаары предпочитают не иметь дела. Их перебьют. Но к вечеру подойдут остальные; и если каманар с отрядом не успеет вернуться к вечеру, долина падет.
Чаары не отступят.
Им некуда отступать.
…мелкий блик затрепетал и погас. Острым боковым зрением Юцинеле приметила его. Мускулы ее напряглись, полая металлическая палка ручницы заскользила в мигом взмокшей ладони.
Там. В ущелье. Чему там блестеть? Пора стрелять? Или нет? Если она выстрелит и обвалит проход, то своими руками запрет всех здесь, в долине, потому что обе большие дороги уже перекрыты. Если она не выстрелит, то чаары зайдут с тыла. Если она выстрелит, ее обнаружат. Если не выстрелит, может, получится убежать…
Последняя мысль, пыльной тенью скользнувшая по краю сознания, подействовала как оплеуха. Неле вздрогнула и стиснула зубы. Хороша же она!
«Ааа!» — кричали далеко внизу, в долине, где бились за башню. «Ча-а-ри-кам! — выводил кто-то с глоткой как у горного демона, ревом зачинающего лавины. — Ча-а-ри-ка-ам!..»
«Чаары — самые храбрые в горах», — когда-то давным-давно говорил Наргияс мальчишкам; Неле сидела в сторонке, как велено, и тоже слушала. «Храбрее таянцев?» — удивлялся самый юный, и Наргияс отвечал: «Да. Разве таянец ради смеху прыгнет в пропасть? А чаар прыгнет». Он, конечно, лукавил. Отучал парней от глупого удальства…
…первый чаар вышел из ущелья.
Крупный, гибкий и тихий, как барс, он переступил по камням, оглядывая пустой склон, и нырнул в тень скалы. Неле, распластавшаяся на балке у оконца, еще миг следила за ним глазами, а потом беззвучно, бесслезно заплакала от горя. Это слишком сильный и страшный чаар, его ни за что не убить кинжалом. Может, он даже увернется от метательного ножа.
Второй был намного старше, с седой головой. Кажется, левая рука у него висела — раненая или высохшая. У Неле немного отлегло от сердца.
Стрелять было еще рано.
Юнэ, старшая жена каманара, родила первенца-сына. Счастлив был Арияс — и втройне счастлив, видя, как растет в его доме отважный воин. Но следом одну за другой рожала Юнэ дочерей, и муж охладел к ней. Когда, третья по счету, на свет появилась Юцинеле, он перестал приходить к старшей жене. Некрасивым было дитя, и каманар решил, что Юнэ, хоть и совсем молодая, уже изрожалась. Не сыскивалось у него любви для дочерей, безразлично было, выживут они или умрут.
Однажды таянцы соревновались в искусстве верховой езды. Необъезженная лошадь взбесилась под неопытным седоком и понеслась, не видя дороги. На пути у нее стояла четырехлетняя Юцинеле и смотрела, не шевелясь, точно околдованная.
Ей крикнули, чтобы уходила с пути, но никому и в голову не пришло выхватывать слишком глупую девочку из-под копыт. Не хочет жить — значит, такая ее судьба.
Когда взмыленная лошадь оказалась совсем близко, маленькая Неле, не торопясь, отошла в сторонку — отошла, повернулась и таким же завороженным взглядом уставилась на удаляющийся круп.
Ни злосчастный наездник, ни дочь не интересовали Арияса: он смотрел лишь туда, где горячил коня, лучший из всех, его старший сын. Но рядом с каманаром стоял Наргияс, верный его побратим, а он был мудрее седого старца. Многое вмещалось в его глаза и душу.
— Хорошей женщины из нее не вырастет, — задумчиво проговорил Наргияс, глядя на некрасивое личико и костлявое тельце дочери Арияса.
— Мужчины тоже, — со смехом ответил каманар.
— Женщин в камане много, — сказал побратим. — А воинов мало.
Так Неле стала воином.
…Она представила, как чаары идут по ущелью: трудно переступая по каменистому руслу, шаг за шагом, порою боком протискиваясь меж скальными выступами, по колено в стремительной ледяной воде. Молчащие, с серыми лицами, идут чаары, многие — в недавних ранах. Бессильная ярость тлеет в диких глазах. Они идут, чтобы силой мечей добыть себе новый дом. Нет больше Чаарикама у них за спиной. За спиной у них тьма, перед которой самый могучий и жестокий чаар не страшнее полевой мыши…