– Мы… – начал американец, снова облизнув губы. – Мы не собирались…
Его жена, казалось, вот-вот расплачется.
– Так тяжело получить визу на больного ребенка, – пожаловалась она. Акцент у нее был то ли оклахомский, то ли техасский.
– Заткнись! – заорал высокий.
Его крик был адресован О’Рурку, а не американской паре. Он сделал три шага и замахнулся так, будто собирался размазать священника по стене.
Кейт видела, как О’Рурк повернулся, стремительно перехватил запястье занесенной над ним руки и стал медленно давить ее книзу. Румын дернулся, попытался высвободить руку, но тщетно. Его лицо налилось кровью, а башмаки скребли по полу в поисках лучшей опоры, однако перехваченная рука продолжала опускаться, пока О’Рурк не прижал все еще сжатый кулак к боку своего противника.
Лицо румына было уже не красным, а почти свекольного цвета. В попытках вырваться он всем телом содрогался от напряжения. Выражение же лица священника оставалось неизменным.
Коренастый выхватил из кармана выкидной нож и шагнул вперед. Высокий что-то отрывисто бросил ему как раз в тот момент, когда хозяева квартиры начали кричать, а американка – плакать. О’Рурк отпустил руку румына, и Кейт увидела, как тот хватает ртом воздух и разминает пальцы. Затем он рявкнул что-то еще, и его напарник, спрятав нож, погнал ошеломленных американцев из квартиры. Вся компания проскользнула мимо стоявшей в дверях Кейт, будто ее вообще не существовало. Дети рыдали вместе со своей мамашей. Отец семейства стоял, потирая небритую щеку, как после пощечины.
– Imi pare foarte rau, – сказал О’Рурк цыганам, что Кейт поняла как «мне очень жаль». – Noapte buna, – добавил он, выходя из квартиры, что означало «спокойной ночи».
Дверь захлопнулась. Священник и Кейт стояли в коридоре, глядя друг на друга.
– А вы не хотите перехватить этих американцев? – спросила она. – И отвезти их в Бухарест?
– Зачем?
– Ну, они могут поехать еще куда-нибудь с этими… с этими сволочами. Кончится тем, что они утащат другого ребенка прямо из кровати.
О’Рурк покачал головой.
– Сегодня вряд ли. Все это, так сказать, сбило их планы на вечер. Я завтра позвоню им в «Лидо».
Кейт посмотрела в темный лестничный проем.
– А вы не боитесь, что вас поджидает один из этих подонков? – Ей показалось, что подобная мысль весьма позабавила священника и он улыбнулся. Но улыбка тут же сошла с его лица.
– Не думаю, – мягко сказал он, и в его голосе прозвучало почти неуловимое сожаление. – У них сейчас голова болит о том, как бы поскорее доставить этих голубочков домой, утешить их да провернуть новое дельце.
Кейт кивнула и пошла за священником вниз по лестнице, мечтая поскорее покинуть провонявший мочой, чесноком и безысходностью дом.
Хоть Кейт очень устала, тем не менее по пути в Бухарест она не могла удержаться от расспросов. «Дачия» представляла собой сочетание грохота в коробке передач, стонов в механизмах и скрипа пружин, а воздух свистел даже при закрытых окнах, так что им приходилось едва ли не кричать.
– Я знала, что большинство американских пар в конце концов платят за здоровых детей, – сказала она. – Но только не могла представить, что это происходит так цинично.
О’Рурк кивнул, не отрывая глаз от темной дороги. Стена пламени над Питешти осталась далеко позади.
– Вы бы видели, как все это выглядит, когда их привозят в какую-нибудь бедную цыганскую деревню, – сдавленным тоном произнес он. – Это превращается в аукцион… в своего рода барахолку.
– Они что, в основном имеют дела с цыганами?
В голосе Кейт слышалась откровенная усталость. Она поймала себя на том, что очень хочет закурить, хотя отказалась от сигарет еще в юности.
– Чаще всего. Это люди довольно бедные, отчаявшиеся, и к властям обращаются не слишком охотно, если их припугнуть.
Кейт смотрела на редкие огоньки деревни километрах в двух от шоссе. Свет фар часто выхватывал из темноты сломанные автомобили, брошенные в траве вдоль дороги. Когда они ехали в Питешти, она заметила, что на каждые один-два километра приходится по меньшей мере по одному неисправному грузовику или легковушке.
– А эти возжаждавшие отцовства и материнства американцы когда-нибудь усыновляют детей из приютов?
– Иногда, – ответил священник. – Но сами знаете, сколько тут трудностей.
Кейт кивнула.
– Половина детей больны. Остальные в основном или моторно отсталые, или умственно ущербные. А американское посольство больному не даст визу. – Она вдруг рассмеялась и сама поразилась резкости своего смеха. – Какое дерьмо.