Кейт знала отца Лучана, известного поэта, интеллектуала и критика режима, в то время как мать юноши по иронии судьбы была связана с номенклатурой – партийной элитой, которая имела возможность отовариваться в магазинах для начальства и обладала прочими особыми привилегиями. Кейт иногда казалось, что Лучан лично знаком с каждым из двух с половиной миллионов жителей Бухареста. Несмотря на то что семья пользовалась привилегиями, молодой Форсю откровенно презирал и режим Чаушеску, и тот, который пришел ему на смену.
– Кажется, его фамилия Станку, – сказала она. – Да, Станку.
– Ага, как у писателя, который умер семнадцать лет назад. Не удивительно, что он хороший человек. Хотя ему еще подрастать и подрастать до имени Станку.
– Расти и расти, – машинально поправила Кейт. Она вспомнила проворного чиновника, вспомнила, как он с кем-то созванивался, рылся в бумагах, заверял ее, что румынская выездная виза для ребенка будет готова к восьми тридцати на следующее утро. Когда Кейт затронула скользкий вопрос о здоровье Джошуа – сейчас она уже воспринимала ребенка только как Джошуа, хотя и не могла объяснить, почему выбрала именно это имя, – господин Станку не стал вдаваться в подробности и лишь заметил, что с этим вопросом трудности могут возникнуть только в американском посольстве.
Они поднялись в лифте на третий этаж и взяли из шкафа чистые халаты и маски. Лучан указал на бахилы – нечто вроде носков огромного размера, которые больничный персонал надевал на обувь для работы в изоляторе.
– Достаточно и масок, – сказала Кейт.
По утренней сводке уровень лейкоцитов у Джошуа был умеренно низким.
– Привет, Сильвер, – бросил Лучан, завязывая маску. Кейт покачала головой. Она знала, что Лучан когда-то ездил с отцом в Америку, но провел там всего несколько дней. Откуда он знает про Одинокого Ковбоя?
Лучан, казалось, прочел ее мысли. Она увидела по его глазам, что он ухмыляется под маской.
– Записи одной старой радиопостановки, – пояснил он. – Кое-что я привез из Нью-Йорка несколько лет тому назад.
– Когда был еще ребенком, – уточнила Кейт.
Как только Лучан начинал казаться ей слишком привлекательным, она заставляла себя вспомнить, что он еще не родился, когда был убит президент Кеннеди, и что ему было всего три года, когда убили Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Думая об этом, Кейт ощущала себя очень старой, хотя в год гибели президента ей самой исполнилось всего десять лет, а когда застрелили Бобби, она еще ходила в школу.
Лучан пожал плечами.
– Ладно, старушка. Один – ноль. Так мы будем смотреть твоего ребенка?
Кейт пошла вперед. Ее вдруг холодной волной окатило предчувствие, что Джошуа лежит в своей кроватке уже мертвый и остывший.
Ребенок был жив. Он лежал на спине, сцепив маленькие ручонки, и смотрел на Кейт снизу широко раскрытыми глазами. «Несовершеннолетний пациент мужского пола номер 2613» – вскоре он станет Джошуа Артуром Нойманом – был голеньким, если не считать сбившейся тонкой пеленки, и походил на маленького птенчика, выпавшего из гнезда раньше времени: вздутый живот, выступающие под бледной, розоватой кожей ребра, тоненькие искривленные пальчики… В том месте, где пластырь удерживал иглу капельницы, бросалась в глаза заметная припухлость.
Кейт хотела было проверить капельницу, но Лучан опередил ее, подрегулировав опытной рукой приток раствора.
Кейт перегнулась через бортик кроватки и, склонившись к ребенку, нежно поцеловала его в щечку.
– Подожди еще несколько дней, малыш.
Ребенок сморщился, будто вот-вот готовый расплакаться, но вместо этого вздохнул. Теперь он перевел взгляд на Лучана, тоже наклонившегося над кроваткой.
– Эй, парень, – сказал Лучан театральным шепотом, – выступает Нил Даймонд. – И он промычал несколько тактов из песни «Прибытие в Америку».
Кейт сняла металлическую табличку, висевшую на гвоздике у кроватки в ногах малыша, и нахмурилась, пробежав глазами записи, появившиеся за время ее отсутствия.
– Наконец-то они удосужились сделать анализ крови, который я просила еще три недели тому назад, – сказала она. – Я бы сама его сделала, будь в этой чертовой дыре приличный микроскоп.
– И что там? – спросил Лучан, щекоча пальцем животик ребенка.
– Такое же низкое количество Т-лимфоцитов, что и раньше, – ответила Кейт. – А еще подтверждается критический дефицит аденозиндезаминазы.
Лучан вдруг выпрямился, изобразив деланое внимание, закрыл глаза и затараторил скороговоркой, будто на экзамене: