Раз они остановились у холодного ручья, под старой ивой, висячие ветви которой создавали живой шатер, под которым не росло ничего, даже травы. Здесь было прохладно и темно.
Они не стали готовить горячей пищи и поели хлеба и вяленого мяса, запивая водой. Потом принц обошел иву и поляну, на которой паслись лошади, и замкнул магический круг. Можно было спать.
— Как ты это делаешь? — спросила Сэйдире.
— Что? — поднял тяжелую голову принц.
— Как это — магия?
Принц приподнялся на локте. Сэйдире сидела, скрестив ноги, раздвинув ветви ивы и глядя на текущую воду.
— А ты не знаешь?
— Мало знаю. Барды умеют плести слова, накапливать и направлять силу, я видела. Но это никогда не бывает быстро.
— Мы умеем быстро, — ответил принц. Да. Дед научил управляться с силой, что текла через него полным потоком. Нельрун научил плести слова и составлять заклинания, которые срабатывали не сразу, но уж если срабатывали, то держись. Науринья научил изумительному сосредоточению — все же какой он великий мастер! Ведь даже иглой можно убить, если знать, куда и с какой силой вонзить ее! А теперь Науринья умирает... Кто и зачем? А что, если Нельрун погиб? И дед? Да нет, он узнал бы. Однако, сон ушел.
Он поднялся на локте, глядя на Сэйдире. Женщина сидела, ее красивый профиль рисовался черным на фоне слишком яркого для него света. Сидела неподвижно и смотрела на ручей.
— Ты бы легла, госпожа.
— Не могу. Солнце не дает нам спать. А тут дикие места, ту наверняка есть дневные твари.
— Они не проникнут сквозь мой круг.
— Наверное. Но я все равно не усну. Мы дети дня. Хотя я и родилась на рассвете, в Ничейный час. Нас знаешь как называют? — улыбнулась она — он почувствовал это по ее голосу.
— Как?
— Божьими детьми, — засмеялась она. — Словно боги нас особенно любят почему-то. Пока не вижу, — голос ее снова стал мрачен.
— Божьи дети, — сонно повторил принц, улыбаясь. Становилось тепло, клонило в сон. — Божьи дети, — повторил он, засыпая. — Ты спи, госпожа. Иначе к концу пути от тебя одна тень останется...
— Я боюсь теней, — коротко ответила госпожа Сэйдире, и больше ничего не говорила.
А принц уснул.
На пятую ночь пути местность начала заметно понижаться, и принц сказал, что они приближаются к Лесу Теней.
— Холмы — как край большой чаши. А Лес Теней на самом ее дне. Если я верно помню приметы, то мы сможем издали увидеть Лес.
Женщина молчала. Луна уже пошла на ущерб, тонкие вуали облаков порой скользили по небу.
— Я боюсь теней. Иногда они... странно себя ведут. Уже двое суток.
Принц насторожился.
— Как это? Говори.
— Они живут сами по себе. Некоторые. Не близко, на расстоянии выстрела из лука. Они и днем, и ночью бегут за нами, с правой стороны. Не приближаются. Они не могут пока.
— То есть? — Он остановил коня, пристально глядя ей в глаза. — Говори.
— Там, — она показал рукой на восток, в сторону Леса. — Там ... плохо. Я чувствую. И где тени ходят, там тоже.
Принц задумался.
— Где-то здесь граница старых постов, — задумчиво проговорил он.
Почти тотчас вдалеке раздался протяжный вой, непохожий на вой волка, да и вообще ни на что не похожий. Словно какой-то плач, почти человеческий и страшный этим самым «почти».
— Тени! — хрипло выкрикнула Сэйдире. — Они не смогут сюда... не подходи к ним...
Он увидел — но не тени. Сплошную тень, в которой прыгали красные точки, как глаза мчащихся псов. Она тянулась, дергалась, корчилась вдоль какой-то незримой границы, и над ночной землей звучал долгий, протяжный вопль, слишком похожий на человеческий.
— Долго ли нам еще ехать? — хрипло спросила Сэйдире.
— Еще восемь ночей, — таким же, внезапно охрипшим голосом, ответил принц.
Сэйдире не спала. Совсем. Старшему было совестно за то, что он днем, даже вопреки себе, падал хотя бы на четыре-пять часов. Но он ничего не мог с собой поделать. Еще дед говорил, что женщины способны дольше терпеть. Они были похожи на бардов, которые долго собираются с силами и плетут заклинания великой мощи и долгого действия. Мужчины были похожи на магов — их удары были сильны, но кратки, и силы уходили быстро.
Он уже сто раз выругал себя за гнев и гордыню, из-за которых они уехали одни. «Вот умру, и пусть им всем плохо будет!» Дурацкое, безответственно ребячество. Или он еще слишком молод, чтобы стать настоящим предводителем?
Сердце сжалось. Отцу осталось слишком мало. Слишком мало. А потом ведь ему придется блюсти Холмы. И идти в Лес, к Средоточию Мира.