Он упал от усталости на руки брата — у него не было королевской силы отца, он был всего лишь принц, потому земля высасывала его досуха, но не делилась с ним. Когда он станет королем, земля будет милостивей к нему. Арнайя и Младший уложили его спать, и Асиль расчесывала волосы брата своего жениха. Она слушала его сны, а во сне он повторял имя Дневной, хотя, проснувшись, не вспоминал о ней.
Никто не присоединился к поезду после Мертвого холма — хотя Старший мог поклясться, что слишком много теней теперь следовали за ними.
Следующий холм был Пограничный. Тот, кто был ближе всего к Пограничному камню, у которого заплещется черное знамя в день смерти короля. Отсюда Старшему придется отправиться на поле Энорэг для подтверждения древнего уговора.
Здесь жил народ суровый и деловой. Их шахты были слишком близко к шахтам Дневных, и рудокопы порой встречались друг с другом и обменивались товарами. Они, пожалуй, больше всего знали о Дневных.
Глава рода Серебряной Звезды, мужчина средних лет с короткими седыми волосами и одним глазом зрячим, а другим, выточенным из обсидиана, потому прозванный Каменный Глаз или Руминайя, принял короля радушно — и деловито, и они уединились и вместе долго говорили. Старший был там, но рассказывать о беседе не хотел, потому, что отец спокойно и сухо рассуждал о том, что будет, когда он уйдет из снов богов. Руминайя слушал и так же сухо и деловито обсуждал с королем страшное грядущее, словно так и надо. Он рассказывал принцу об обычае установки знамени в час смерти короля, о том, как ехать к полю Энорэг со свитой Пограничного холма, о словах клятвы. О том, что происходит в землях Дневных, и о рудокопах в шахтах. Руминайя нравился принцу, но о смерти отца он думать не хотел настолько, что злой крик трепетал на пороге горла.
Свита пополнилась десятком всадников на серых в яблоках конях.
Дальше был холм Эйяндалей. Холм Певцов. Холм потомков Речной девы. На их знамени была женщина с рыбьим хвостом. Старший вспоминал сказку Нельруна.
Владычица моря. Госпожа стремительных рыб и тяжелых китов...
Возлюбленная моряка.
Бессмертная, нежная и грозная, не прощающая предательства и обмана.
Но почему здесь? В Холмах, вдалеке от моря?
Внезапно перед его взором предстало суровое и прекрасное лицо, белее морской пены, с глазами цвета зимнего моря и зелеными, словно водоросли, волосами, переплетенными нитями радужного жемчуга и солнечного янтаря.
Ему стало страшно — лицо было живым. Настоящим. Она — есть. Он почти слышал ее слова.
Почти.
«Надо поговорить с Сэйдире. Она должна знать, каково это — слышать богов. Она должна знать их голоса».
Вспомнившееся имя потянуло за собой образ, лицо, воспоминания о той безумной ночи теней. О другой ночи — ночи выплаты долга. Почему-то захотелось закрыть лицо руками от внезапного стыда. Надо поговорить с ней. Надо показать, что он не такая скотина.
В холме Певцов понимали тонкости искусства. Танец был рассказом, каждый жест — словом или знаком, слова песен были полны двойного или тройного смысла, и каждое слово раскрывалось подобно бутону. И свита короля пополнилась шестью юношами и шестью девушками в плащах цвета рассветного тумана, расшитых хрустальными бусинами и украшенных серебряными колокольчиками. Старший счел бы их утонченными неженками, если бы не видел, как девы-певуньи бьют из лука, и как ловки с копьем юноши-танцоры.
А луна возникала из ничего, полнела и шла на ущерб, исчезала и возрождалась в материнском чреве иссиня-черной ночи, рябой от тысяч звезд.
Леса к северу становились светлее из-за серебристого мха и темнее из-за елей. Земля горбилась каменистыми гривками, подобными хребтам окаменевших ящеров. Их моховые бока были усыпаны красными бусинами брусники и золотистыми бляшками маслят, а невысокие елки торчали костистым драконьим гребнем.
Здесь, в диких пустынных местах, непригодных для посевов, водилось много тварей, и холм Дайраннальтов славился охотниками. Не зря на их знамени заносил копье всадник на вздыбленном коне. Три длинных косы змеями вились за его спиной, и он был красен, как пламя.
И снова в голове Старшего промелькнуло лицо — но он его не запомнил. Он запомнил гулкий радостный смех и алое имя — Силлата. Огненное копье Силлаты.
Холмом правила женщина — вдова прежнего владыки холма и мать его троих сыновей, беспрекословно повиновавшихся матери. Три суровых, похожих на скалы бородатых мужика — старший уже седеть начал — слушались мать как малые дети. Хотя старший из братьев и был наследным главной холма, но правила тут мать. Таков был их обычай.