— Я сейчас не буду задавать вопросы. Я буду просто говорить, — вдруг сказал Старший. Голос его был властным, холодным, звенящим, как металл. — Этой ночью игры мы равны. Не так ли?
Вода плеснула.
— Вот что я скажу. Ты — Жадный. Ты обманщик. Ты не пришел на поединок против моего отца потому, что ты — не король. Ты проиграл бы поединок королей. Здесь ты тоже не хозяин — ты обманом отнял это место у своих братьев и сестер. Ты заперт здесь — и в этом мире, и в этом месте. Ты не всесилен. Иначе..., — он засмеялся, — иначе ты давно все бы сделал так, как тебе хочется!
Вода плясала в котле, и котел начал потихоньку гудеть, словно пел.
Младший смотрел в небо. Моргнул — правда ли окоем оторочила еле заметная серая полоска? Или морок?
— Твое время кончилось. Я не буду заключать с тобой уговор. Я не дам тебе клятвы. В этой земле будет течь моя власть и сила!
Котел пел. Вода в нем теперь была радужной, и от нее шел запах свежей травы и цветов.
Старший рассмеялся — и осекся. Жадный тоже смеялся.
— Ты говорил чистую правду, о почти король! — послед нее слово он произнес с непередаваемой издевкой. — Но ты не сказал истины. А истина в том, что сейчас — только сейчас — ты, скажем так, чуточку победил. Совсем чуть-чуть. Да, прости, ты же смертный, для тебя это огрооооомная победа! — он развел руками, показывая огромность, и снова рассмеялся. — Да, ты прав, я не могу выйти из этого дома, из этого мира, я не всесилен. Но ты не знаешь, насколько я силен. И я бессмертен, маленький ты человечек. На моей стороне время. Не ты — так другой. Человечки как рыбки — ловятся на разное. Но ловятся. Даже если ты замкнешь меня здесь, даже если ты запретишь ходить сюда — рано или поздно найдется тот, кто скажет, что ты сделал эти ради какой-то своей корысти, и придет. Даже если ты всем своим подданным откровенно расскажешь всю правду, и даже истину, — он снова насмешливо протянул это слово, — то кто-нибудь да не поверит. Люди умеют не верить очевидному и любят придумывать те объяснения, которые нравятся лично им. И кто-нибудь придет — как тот, девятый король. И попросит. И дастся ему. Я умею ждать, человечек. Все время — мое. И знай — пока ты будешь королем в Холмах, не будет твоей земле покоя. Нет между нами уговора — что же, не жди от меня милости. И я не стану защищать тебя от Провала. А ты ведь еще даже и не король, человечек, — осклабился он. — И не...
— Ничейный час настал! — вдруг закричал Младший. — Ничейный час!
Жадный встал — словно дым поднялся. Старший увидел сквозь него светлую полосу над горизонтом. Тень мелькнула перед глазами и исчезла.
— Помни..., — раздался из ниоткуда глумливый шепот.
Старший помотал головой, стряхивая наваждение.
Котел бурлил.
— И вода его становилась напитком бессмертия..., — пробормотал Младший, завороженно глядя на радужную жидкость.
— Ничего не ешь и не пей, когда будешь там..., — пробормотал Старший и толкнул котел. Он был ледяным, как смерть. Радужный напиток ушел в камень, как в мягкую землю.
— Идем, — проговорил он брату. Только сейчас он почувствовал, как устал. Он протянул руку и взял с земли два кусочка мозаики.
И они пошли прочь, спускаясь по дороге, идущей вокруг холма посолонь. Солнце поднималось над горизонтом.
— Брат, время Дневных, — тронул его за плечо Младший.
— Не здесь, — помотал головой Старший. — Здесь просто время. Я должен.
Они объехали холм посолонь, замыкая внутри Жадного. И Старший вдруг улыбнулся, обернувшись к брату.
— Все. Земля не высасывает меня. Она меня признала. Я король.
Братья вернулись в Королевский холм, когда луна снова стала полной. Наступало время самых морозных ночей и колючих, блеклых от холода звезд. Это было время зимних пиров, охот, долгих рассказов у очага и свадеб.
Братьев уже ждали в холме главы родов. Весть о гибели короля разнеслась быстро — и магической вестью, и с коршунами-вестниками, и с гонцами, что скакали и по верхним дорогам, и по дорогам под Холмами.
Провал молчал. Верхние твари затаились. Как будто все чего-то ждали.
Братья въехали в холм об руку, точно так же вступили в Узорный чертог, и каждый вставил в Узор свой камень, и оба камня светились. И это стало первым беспокойством Холмов, потому, что непонятно было, кто же прошел испытание и кто теперь король. А братья ничего не говорили, но отправились к своей матушке, Нежной Госпоже, королеве-вдове, которая правила Холмами до возвращения сыновей.
Она приняла их в круглом зале, отпустив все свое Драгоценное Ожерелье.
Когда другие оставляли ее, она сдавалась своей великой тоске. Вот и сейчас она позволила своим плечам поникнуть, а векам — опуститься.