Сигурд у Нибелунгов
Он спустился с вершины Хиндарфьялль и попал в страну, где правил род Нибелунгов, почти столь же знаменитый, как род Вёльсунгов, к которому принадлежал Сигурд. Конунгом в той стране сидел Гьюки.
Гьюки, его жена и все их сыновья с радостью приняли Сигурда, ведь стоило взглянуть на него, как становилось ясно: у этого юноши великое будущее. И Сигурд отправился воевать плечом к плечу с сыновьями конунга, Гуннаром и Хёгни, и все трое прославили свои имена, но имя Сигурда воссияло, как солнце, затмевая иные светила.
По случаю их возвращения с войны в палатах Гьюки были устроены грандиозные празднества, и сердце Сигурда билось в унисон с сердцами всех Нибелунгов. Он так сдружился с сыновьями конунга, Гуннаром и Хёгни, что побратался с ними и стал им названым братом. А у конунга Гьюки был еще пасынок по имени Готторм, не присоединившийся к братскому союзу трех юношей.
Сигурд провел в доме Нибелунгов целую зиму. Его душа рвалась к Брюнхильд, им владело одно желание — поехать в Огненный чертог и увезти ее с собой в ту землю, которую конунг Гьюки обещал ему подарить. Но его побратимы еще нуждались в помощи, и он не мог их покинуть.
Однажды, проезжая по лесу, он услышал, как переговариваются птицы, и понял их речь. Одна сказала:
— Вот Сигурд, который носит чудесный шлем из клада Фафнира.
И другая птица сказала:
— Он не знает, что с помощью этого шлема может менять свой облик и превращаться в любого зверя или человека.
А третья птица прибавила:
— Он и не догадывается, что в шлеме скрыта волшебная сила.
Сигурд вернулся в палаты Нибелунгов и за ужином поведал им о разговоре птиц и показал свой чудесный шлем. Рассказал он и о том, как убил дракона Фафнира и завладел несметными сокровищами. Названые братья от чистого сердца поздравили Сигурда с таким богатством.
Однако драгоценнее всех сокровищ и чудеснее шлема была для юноши память о Брюнхильд — истинное его богатство. Но об этом он не обмолвился ни словом.
Супруга конунга звалась Гримхильд и была матерью Гуннара, Хёгни и их единоутробного брата Готторма, а еще она и конунг имели единственную дочь по имени Гудрун. Гримхильд была очень мудра и тотчас поняла, что Сигурд величайший в мире воин. Ей хотелось, чтобы с Нибелунгами его связывали не только братские клятвы, которыми он обменялся с Гуннаром и Хёгни, но и иные обеты. Когда же она услышала о принадлежащем ему огромном кладе, ее желание породниться с ним еще возросло. Она посмотрела на золотой шлем и на массивный браслет, украшавший его запястье, и задалась целью во что бы то ни стало женить Сигурда на Гудрун, своей дочери. Но ни Сигурд, ни девушка даже не подозревали о намерении Гримхильд.
А государыня, пристально наблюдая за Сигурдом, догадалась, что в его душе живет какой-то образ, заслоняющий от него красоту Гудрун. Она была сведуща в заклинаниях и тайных зельях (Гримхильд была из рода Боргхильд, чье питье сгубило Синфьётли) и могла приготовить отвар, способный вытравить любые воспоминания.
И Гримхильд сварила такое питье и однажды вечером, когда Нибелунги пировали в своих палатах, велела Гудрун поднести его Сигурду.
Сигурд взял кубок из рук прелестной дочери Нибелунгов, а осушив его, долго стоял среди пирующих, будто в глубоком сне. Потом, будто во сне, удалился в свои покои и весь следующий день был молчалив и рассеян. Когда он скакал по полям вместе с Гуннаром и Хёгни, они спросили его:
— Что ты потерял, брат?
Сигурд не мог ответить. Но потерял он память о валькирии Брюнхильд и Огненном чертоге.
Тогда он словно впервые увидел Гудрун. Мягкими были длинные пряди ее волос, нежными — ее руки. Ее глаза напоминали лесные цветы, и стыдливостью дышали ее движения и речи. И все же у нее была горделивая осанка, подобающая княжне, которая войдет хозяйкой в дом конунга. А Гудрун влюбилась в Сигурда с первого взгляда, когда он в золотом шлеме на золотых волосах возник перед ее окном на гордом скакуне Грани.
Весной, когда дикие лебеди прилетели на озеро, Гудрун спустилась на берег посмотреть, как они строят гнезда. В это время Сигурд верхом на Грани ехал через сосновый бор. Он увидел девушку, и от ее красоты все вокруг словно преобразилось. Он сдержал коня и стал слушать, как она поет диким лебедям песню, которую сочинил Вёлюнд для Альбит, своей невесты-лебедушки.
И сердце Сигурда вновь наполнилось воспоминаниями — воспоминаниями о Гудрун, какой она явилась ему у озера, где дикие лебеди строили свои гнезда. Теперь он наблюдал за ней постоянно: и когда она вышивала, сидя в палатах подле матери, и когда она прислуживала отцу и братьям, и нежность к девушке росла в его душе.