А Кадуан? Кадуан смотрел мимо своих подданных, мимо моего отца, сквозь Удел, словно искал глазами лежащий вдали родной дом. И казался таким… потерянным.
На рассвете следующего дня прибыли фейри Дома Своевольных Ветров.
Глава 11
Макс
Я честно старался не оглядываться.
Казалось, что так будет легче. Когда мы выезжали, я дышать не мог. Мне вручили столько жизней, велев бросить их тараном против самых мощных городов Ары. Начать предстояло с Антедейла, города-крепости и одного из драгоценных ключей на дороге Зерита к победе. И это, конечно, было бы только первым шагом.
Да, я старался. Но когда, по моим прикидкам, стены почти скрылись из виду, не выдержал, обернулся. Тисаана стояла на балконе – красное пятнышко. Я поднял руку, махнул ей на прощанье.
Моф ехал со мной рядом. Ему дали большую неуклюжую скотину – тягловую лошадь, не желавшую ни шевелиться, ни слушаться всадника, – это было бы очень смешно, будь я в настроении посмеяться.
Он повернулся в седле, проследил за моим взглядом:
– Что она будет делать?
Вознесенные в небесах! Ну и вопрос…
– Будет защищать Корвиус.
– В одиночку? – Моф насупил брови.
В животе у меня все перевернулось.
Я мог бы сказать: «Нет, не в одиночку, с ней вся армия Зерита».
Я мог бы сказать: «Нет, с ней Зерит, который ее предал, и Нура, заготовившая отравленный кинжал на каждую глотку».
Я мог бы сказать: «Нет, с ней Решайе, древняя кровожадная сущность, способная только уничтожать».
Вместо всего этого я сказал «да». Показалось, так будет ближе к истине.
Моф надолго замолчал, что было ему несвойственно. Но краем глаза я видел, что он все оглядывался, пока крепость не скрылась за клубами тумана.
До Антедейла предстоял долгий путь. В моем войске были не только повелители, поэтому нельзя было сократить дорогу стратаграммами. Да и вообще перемещать этим способом сразу сотни – мысль не из лучших: высок риск, что люди будут валиться друг другу на головы. Или, как в одном недоброй памяти случае, – проваливаться друг в друга.
У меня было два заместителя, каждый помогал управлять половиной войска.
Одна из них, Эссани, соларий выше меня ростом, собирала каштановые волосы в высокий пучок на макушке. Ей было, пожалуй, за сорок, в глазах застыло вечное «со мной не шути». Я знал ее по годам службы, хоть и не слишком близко. Она казалась мне сильной и дельной. Странное дело, с Зеритом ее связывала близкая дружба. Я еще тогда этому удивлялся.
Второй – Арит, был вальтайн с замечательной белой бородой и блестящими из-под вечно насупленных бровей глазками. Тощий и большой гуляка. Но еще и умен, и люди им восхищались, а такими предводителями, как я давно убедился, стоит дорожить.
Оба выглядели знающими свое дело командирами, искусными повелителями и хорошими солдатами. Но я твердо знал, что выбрали их не только за опыт и искусство. Мне Зерит усердно внушал, будто держит меня в руках, но только идиот не приставил бы ко мне самых доверенных своих людей. Эссани и Арит повиновались моим приказам, но верность их, конечно, принадлежала Зериту. И стоило мне переступить черту, оба мигом донесли бы ему.
Впрочем, я и не собирался своевольничать. Как ни противно признать, Зерит был прав. Я прискорбно осторожен по натуре, и его угрозы Тисаане засели у меня в памяти. Хотелось бы верить, что исполнить их невозможно. Проклятье, я и верил, что это невозможно. Но за такой долгий срок успел забыть, как силен этот страх – страх перед потерей. Были вещи, которыми я просто не мог рисковать.
В тот вечер я наблюдал, как солдаты разбивали лагерь. Если ближайшее будущее страшило кого-то из них, они не выдавали страха. Только очень уж молодых набрали вербовщики. Таких мальчишек, как Моф, больше не попадалось, но немногим старше – были. Эти пыжились, расхаживали враскачку, усердно выставляя себя дураками.
Тошно было смотреть. Отяжелевшие веки и усталость в теле подсказывали, что после долгого дня пути меня должен мучить голод. Но я равнодушно смотрел в миску с супом и в конце концов придвинул ее Мофу, который выхлебал все до капли в одиннадцать впечатляющих глотков.
После ужина, когда большая часть солдат собралась к выпивке, ко мне подошел высокий долговязый юнец:
– Генерал Фарлион. Позвольте вас отвлечь?
Я моргнул. Не от чего было отвлекать, разве что от молчаливого рассеянного созерцания ужаса бытия. Я откашлялся и поднялся от стола:
– Прошу.
Было темно, светила только луна и догорающие отблески лагерных костров и фонарей. У парня были всклокоченные волосы мышиного цвета, почти скрывавшие глубоко посаженные глаза, и кривая виноватая полуулыбка. Я чувствовал, что должен его знать, только не мог вспомнить.