Я двигался так часа два. Пока не появился мой краснокирпичный особняк на триста деморализованных личностей.
За левой стеной нашей комнаты жила восьмидесятилетняя старуха, которую бросил благополучный сын. Нет, он приходил к ней так же часто, как комета Галлея. Для того чтобы успокоить совесть. Успокаивал и уходил. Дисциплинированный такой. А к ней заруливали наблюдательные, внимательные алкоголики и устраивали со старушкой серьезные попойки. Конечно, за ее деньги. Один раз бабку пытались задушить, а другой — изнасиловать. Из-за тонкой стены многое было слышно. Моя жена боялась, что ночью нас как-нибудь сожгут.
За правой стеной жила маленькая, как домашняя собачка, соседка Людка. Она, бывало, вставляла в замок квартирной двери иголку, приоткрывала дверь своей комнаты и прислушивалась в ожидании, когда бабка пойдет на улицу, наткнется, открывая замок в темноте, на острие и вскрикнет от боли.
Из коридора в комнату зашел Сашка.
— Папа, наша соседка назвала своего бывшего мужа полиглотом…
— Да не полиглотом, а троглодитом, — поправила сына моя жена, — я слышала.
Бывший муж Людки сидел на туберкулезной зоне. Он по пьянке рассказывал мне, как они в санчасти делали вскрытие умершим: топором вырубали в грудной клетке квадратное окошко.
— Мой сын сейчас одни пятерки получает, не так, как раньше, при отце-то, — говорила мне Людка, когда мыла за соседней раковиной посуду.
Муж сбежал от нее. Я бы на его месте сделал то же самое, только раньше. В те времена она еще разговаривала с нами, своими соседями. Сейчас молчит, тоской исходит.
Вторым спецсредством, что мы применили против «талибов», стал карандаш-мелок «Машенька», которым наносились белые полосы на шкафах и стенах. Для уничтожения тараканов и муравьев надо было обработать плинтусы, стыки кафельных плит, вентиляционные отдушины, водопроводные и отопительные трубы, под раковинами. Ну я обработал. После этого, как и требовала инструкция, мыл лицо и руки с мылом. Тараканы травились — валялись дохлыми по всему полу, трещали под тапочками. На упаковке было написано, что «Машенька» — отечественная продукция. Это утешало мало, но обнадеживало. Однажды мы вернулись из недельной поездки и остановились в дверях комнаты: пол напоминал поле битвы. Жена не пустила нас туда, пока не вымела погибших веником. Но и «Машенька», девочка, выдыхалась в этой борьбе. Волны мигрантов шли из соседних квартир, будто Мамаевы полчища на Русь.
Я подарил жене книгу «Русская кухня».
— А я из русской кухни больше всего сгущенку люблю, — сказал тогда семилетний Саша.
Денег на сахар и шоколад хватало не всегда. Я только вздохнул. А Сашка смеялся — ему все было в радость.
— Я вот из треугольника и железа построил корабль. Не елки вязать, да, папа?
Господи, какое сладкое слово — «папа»…
Сашка достал из-под стола модель самолета, собранного из конструктора.
— Самолет гуманитарной помощи! — громко объявил он.
— Сашка! — возмутился я. — Ты скоро в первый класс пойдешь, а все как маленький…
В девятиметровой комнате от двери до окна шел узкий проход между раскладывающимся диваном и столом, за которым сидел Сашка. У окна стоял черно-белый телевизор.
Утром ко мне опять зашла женщина из Совета матерей — Рукавишникова.
— Я многое знаю… У меня муж — офицер КГБ в запасе, — шепотом произнесла женщина.
Я опять насторожился, инстинктивно. Хотя единственное, что имел право предполагать: уровень ее информированности может быть значительно выше среднего. Что подтвердилось тут же.
— До меня дошла информация, что против вашего героя готовится провокация. Она может коснуться и вас, будьте осторожны…