Ну и ради чего после этого жить?
Когда я вышел из здания ЗС, увидел радостного полковника Лесовского. Чему он всегда радуется?.. К этому времени я уже был уверен, что Лесовский — псевдоним: навязчиво красивый, как у евреев, сбросивших родительское имя. Помните — Светлов, Каменев, Троцкий…
— Сейчас был в политическом клубе «Диалог». И почему это Ленина у нас хулят больше, чем за границей? Там к нему относятся с почтением… — неожиданно сказал он.
— Потому что в России Ильич больше всего нагадил, — злорадно поддержал разговор я.
Лесовский пошел рядом со мной, доказывая, что двигался ко мне с человечными намерениями. Говорил опять торопливо, заглядывая в глаза, которые я то и дело отводил. Господи, зачем ему эта длиннополая шинель? Мимикрия агента ГБ? Милые комплексы детства?
— Я был в СИЗО, — рассказывал он мне, — добился, чтобы Ахмеда перевели в более приличную камеру. Там такое перенаселение, как в Китае. Вы знаете об этом?
— Да. А как вам это удалось? Попасть в СИЗО, да еще договориться о переводе в другую камеру? А главное, зачем это вам?
— А вы знаете, это ведь вы его посадили, — неожиданно резко сказал Лесовский и стал поперек дороги, пристально глядя глаза в глаза.
Я машинально остановился тоже — передо мной танцевал сумасшедший. А кто иначе?
— Что вы имеете в виду?
— Все очень просто: если бы вы не написали статью о Дадаеве, то сейчас он был бы на свободе.
— То есть вы хотите сказать, что моя статья привлекла к нему внимание органов?
— Да нет, думаю, что органы и так им занимались, но не стали бы трогать без нужды.
— Так в чем же дело? — уже осторожнее спросил я.
— Понимаете, дело в том, что вы создали положительный образ чеченца, в то время как федеральные войска ведут бои с чеченскими боевиками… Понимаете?
— И они решили разрушить этот положительный образ, обвинив Ахмеда в изнасиловании и посадив в тюрьму?
— Все люди совершают преступления, конечно разные по значимости… Если пристально следить за человеком, то даже провокаций устраивать не надо — все грешны.
— А вы что, специалист по слежению?
— Я полковник казачьих войск, — ответил он, глядя своими голыми безумными глазами в мои — красные, похмельные и злые.
— Ладно, казак, — кивнул я головой, — где же твой конь и шашка? В стереотрубу смотреть — не в поле махаться…
Я резко развернулся и пошел дальше. Изнасилование — самая позорная на зоне статья. Но это раньше за нее «опускали». И зачем это сказал мне он, Лесовский? Он выдал себя! Или ему уже незачем скрываться… Может быть, вербует? Поясняет, кто он и откуда…
Да, Ахмед, это тебе не лошадей воровать!
Я покурил на кухне, выпил корвалола и лег спать. И мне снился сон. Будто я шел по шаткому дощатому мостику, и он вдруг рухнул, и я полетел вниз, навстречу своей кошмарной смерти. И вдруг кто-то сказал, кто-то шепнул мне в ухо, чтобы я не боялся, что мне не суждено разбиться о камни. И я открыл глаза, увидел над собой в темной голубизне, окаймленной легким огненным туманом, блестящую пленку звездного неба.
Потери.
«Сборник сведений о потерях Кавказских войск во время войн горской, персидских, турецких 1801–1885»: общие боевые потери российской армии на Кавказе: убитыми 804 офицера и 24143 нижних чина, 13 генералов, ранеными 3154 и 61 971, пленными 92 и 5915. Не включены умершие от ран или погибшие в плену. Кроме того, число умерших от болезней в три раза превышает, по мнению составителей сборника, число погибших на поле боя. С 1801 по 1830-й потери не превышали нескольких сот человек в год и были связаны с отражениями набегов. Ситуация изменилась с 1828 года, с провозглашением Кази-Муллы имамом Чечни и Дагестана, в 1829 году он объявил газават. Потери в деле под Дарго превысили потери за всю войну с Персией в 1826–1828 годах. Погибали почти полностью гарнизоны и черноморские форты. С 1856 года генерал Барятинский начал с трех сторон концентрическое наступление, войска перешли на нарезное оружие, усилили блокаду. 25 августа 1859 в ауле Гуниб сдался Шамиль (Восточный Кавказ).
21 мая 1864 года войска заняли последний черкесский аул (Западный Кавказ), этот день считается днем окончания Кавказской войны.
Журнал «Родина», 1994 год.
Это случилось в холодный ноябрьский вечер. По заснеженной, по сверкающей снежной нищетой улице осторожно передвигалась маленькая женщина. В одном месте, у яркого фонаря, она наклонилась, прихватила горсть снега и поднесла к глазам: «Я — обогатительная фабрика, я — тот жир, к которому прилипают алмазы…» Наверно, не надо было быть профессиональным психиатром… Осенний ветер не щадил лицо старухи, одетой не по сезону — в синюю курточку, желтую вязаную шапочку и черные резиновые полусапожки.