Жену и четверых детей Верхоланцев обычно загонял в другую комнату и запирал. А затем начинал пить и кувыркаться с очередной «матрешкой» с привокзальной площади. Он приводил именно таких, которые не очень долго сопротивлялись.
«Совсем как прокурор, — отметил Александр с усмешкой, — женщинами окружает себя, все заместители — со слабыми передками».
Быкову обвиняли в убийстве в состоянии аффекта и в краже. Но судья потребовала направить дело в областную инстанцию и вменить убийство из мести на почве неприязненных отношений, с особой жестокостью, и кражу.
Прокурор города не скрывал своего удовольствия:
— Александр Васильевич, ты с этим делом надсадишься. Придется передать другому.
И с легкой руки прокурора оказалось, что Верхоланцев изнасиловал Быкову. Старушка изменила показания, чему Александр совсем не удивился. Арестантский стажу Раи был приличный.
Раздался звонок телефона внутренней связи на столе прокурора по надзору за следствием.
— Петр Максимович, здравствуйте. Семен Афанасьевич просит подобрать какое-нибудь дело для поддержания обвинения в областном суде…
Прокурор по надзору за следствием погладил рукой папку, лежавшую перед ним, лучшего для прокурора области и придумать нельзя: преступника и жертву, кроме брата, видели еще две женщины, в подногтевом содержании Верхоланцева обнаружены микроволокна от кофты Быковой… Короче, прокурор по надзору не отличался такой мелодраматичной принципиальностью, чтобы создавать себе проблемы.
Что было потом, Бобров узнал от изумленного коллеги, Виктора Берестова, вернувшегося из областной инстанции.
Судья, молодая, красивая и энергичная женщина, нисколечко не волновалась по поводу того, что обвинение будет поддерживать сам областной прокурор Вахрушев. И рассчитывала завершить процесс за один день. По статьям, вмененным следствием.
И все бы ладно, да во время предварительного слушания брат убитого перевернулся в воздухе и заявил, что Верхоланцев, напиваясь, никого не трогал и сразу ложился спать. Может быть, Раиса Быкова изрубила голову ангелу, лежавшему в объятиях греческого Морфея?
Однако областной прокурор сделал вид, будто поверил этому придурку на слово. И потребовал направить дело на дополнительное расследование, поскольку не выяснен мотив преступления. Да-да, сегодня его день!
Виктор Берестов видел, как трясло с глубокого похмелья свидетеля. И как затряслась еще недавно уверенная в себе судья, похоже, просто не знавшая, что писать в определении. Как будто кто-то будет его опротестовывать!
Конечно, если бы за старой зэчкой стояла мафиозная группировка, тогда можно было бы понять, почему дело идет под откос. Но за Быковой стояла только Галя Парамонова, которая продала товарку быстрее, чем сняла куртку. Никому она не нужна — ну, зарубила мужика в пьяной ссоре, с кем не бывает. Она потом даже не узнала его по фотографии.
Может быть, государственный советник второго класса погорячился? Начинался апрель, и под ногами расползалось месиво из снега и грязи. Бобров сидел на лавочке и стряхивал сигаретный пепел под ноги. Потом он швырнул сигарету в урну, но не попал, она упала в черный апрельский снег. Потому что снег — это не алмаз Виктора Гюго, он в грязи тает. А потом из-под него начинает появляться городской мусор.
Потери.
По разным данным, на чужбину переселились от 1 миллиона 800 тысяч до 3 миллионов кавказских горцев… в основном в Турцию и Аравию…
Журнал «Родина», 1994 год.
Эту историю мне подробно изложил Александр Бобров, следователь прокуратуры, а самое главное — товарищ Федора Зубкова.
Ну кто не знал Федора Зубкова… В общежитии университета, где жили мои друзья с исторического факультета, во время очередной пьянки рядом оказался густоволосый парень с аккуратной бородкой, который, сильно грассируя, исполнял под гитару бардовские шедевры.
Я хлопал его по плечу, просил спеть «А все кончается, кончается, кончается…» — и наливал ему в стакан водки.
— Кто это? — спросил я Женю Матвеева.
— Федор Иванович, наш преподаватель.
— Преподаватель? — удивился я и смутился: — А я его на «ты» весь вечер…
Прошло двадцать лет, Федор Иванович позвонил мне в редакцию и попросил встретиться с одним человеком, у которого «есть материал». Ну я согласился.
В комнату отдела вошел мужчина примерно тридцати лет, в черном костюме и очках с золотистой оправой. Высокий, стройный, с правильными чертами лица. Мы ушли с ним в большой вестибюль Законодательного собрания, где стояли живые цветы и били фонтанчики. Три высоковольтных часа я записывал на диктофонную пленку его рассказы о Чеченской войне.