Я снова начал читать:
«В мусульманские общины муфтията.
Обязываю вас организовать при мечетях сбор пожертвований Гошер, определенных положениями Шариата. Считаю, что настало время делом доказывать свою истинную приверженность к канонам Ислама. Пусть это будет нашим первым шагом.
…Прошу эти средства собрать при мечетях и 30 сентября уведомить Секретариат о выполнении. После ваших сообщений транспорт муфтията вывезет средства.
Ожиданием милости Всевышнего Аллаха… № 423 от 30.08…»
— В чем криминал этого письма?
— Дело в том, что льгот по уплате Гошер не существует. Она уплачивается от всего объема продукции. Нет условий обязательности в совершеннолетии, в рассудке и состоятельности хозяев. Гошер уплачивается и при том условии, когда хозяева облагаемого имущества — дети, душевнобольные и бедные люди… В общем, одна десятая от произведенной продукции. А самое главное в другом. Кто сегодня даст гарантию, что собранные таким образом средства пойдут в пользу бедных и шакирдов медресе, если пермский муфтий уже продемонстрировал, какие методы работы он предпочитает? Он подделал документы и окружил себя криминальными элементами… Поэтому вполне может случиться так, что завтра очистительная милостыня превратится в обязательный налог, а послезавтра — в рэкет. Почитайте еще одну бумагу… Это председатель мусульманской общины Раис Ахмедов пишет Верховному муфтию России.
Я взял копию еще одного текста:
«26 июня 1998 года мусульмане Пермской соборной мечети изгнали Рафаэля Кузина и его молодчиков из мечети за устроенное ими избиение мусульман после намаза…
В дальнейшем Пермская соборная мечеть не будет подчиняться ни по каким вопросам Пермскому муфтияту.
В случае отсутствия положительного решения и неприятия мер по нашему обращению мы оставляем за собой право искать другие варианты».
— Вы знаете, это обращение тоже осталось без ответа — ни отрицательного, ни положительного не получили, — продолжал Асхат, — копии были отправлены губернатору области и мэру Перми. Что еще остается делать верующему человеку?
— Молиться, — ответил я.
После того как башкир ушел, я позвонил в милицию и узнал, что по факту избиения Назмутдинова и по факту избиения мусульман в мечети было возбуждено уголовное дело. Я решил подготовить материал, хотя вмешиваться в дела наших конфессий — дело хлопотное и небезопасное.
Я сидел и писал, когда мой сын Саша пришел с улицы, в рубашке с африканской расцветкой и шортах. Постоял, поулыбался, поглядывая на меня, а потом резко выдернул подол рубашки, и по полурассыпались маленькие зеленые яблочки. А он стоял и смеялся, как фокусник на арене.
…От Шемахи до Кизляра — на всем огромном пространстве нет сажени, не пропитанной кровью. Христианский крест, символ прощения и забвения, и татарский могильный камень, восславляющий арабскими письменами умершего и призывающий его семейство к отмщению, так часто встречаются по дороге, что все пространство от Кизляра до Дербента похоже на обширное кладбище…
А. Дюма. «Кавказ» (за полгода до сдачи в плен Шамиля).
Через несколько дней я нашел на своем столе конверт с приглашением на презентацию общественно-политического движения «Наше дело» в театре оперы и балета. При чем тут оперный? — подумал. Правда, я помнил, что олигарх неравнодушен к балету. Но это не наше дело — не мое, точнее.
Театр имени Чайковского сиял на двести процентов.
Две вещи совершенно поразили меня внутри оперного. Первая: можно было открыть любую дверь, даже с буквой «М» — и напороться на наряд милиции, с дубинками между колен. На всякий случай я заглянул в туалетную кабинку и вздрогнул — там тоже стоял милиционер. Правда, он уже застегивал ширинку. Кабинка, дубинка, ширинка — поэзия органов. Казалось, оперный зал оцеплен спецбатальоном телохранителей. Или — дело… Делохранителей! Хорошо звучит. Вторая вещь: из оперного зала вынесли все кресла! И поставили там ресторанные столы и стулья. Столы накрыли белыми скатертями, как снегом, по залу передвигались гарсоны в белых перчатках, с подносами.
Я сидел в ложе и аккуратно разрезал ножичком ананас. Ну конечно, думал я, какая свадьба без баяна, какой банкет без Асланьяна… На столах стояли бутылки с шампанским, водкой, виноградом, мясными блюдами. И конечно, с красными, белыми винами.
Да, господа, все было белым — это вам не черные отвалы Кизеловского угольного бассейна, рядом с которыми живут безработные шахтеры, ворующие по ночам цветной металл с железной дороги. Такое дело, господа, наше дело… Белое, как халаты ректора Пермской медицинской академии, главных врачей и других высокопоставленных медиков, входивших в Координационный совет движения «Наше дело». Белые дела — символ чистоты! Не уголовные, по которым идут голодные кизеловские шахтеры.