Я спал на старом диване Феди Зубкова, и мне снились древние вишерские сны. Из подсознания всплывала подводная лодка какого-то текста, написанного мной, может быть, еще до рождения.
На следующий день я стоял у забора психиатрической клиники и пытался выйти на поверхность, но, кажется, все больше погружался в глубину утра, с которым жестко разверзлись хляби похмелья. Слабость сдавала меня на волю победителя, шедшего по моим следам с капюшоном на голове.
Операция «Чечевица».
«Совершенно секретно.
Наркому внутренних дел СССР тов. Л.77. Берия.
Только для ваших глаз. Ввиду нетранспортабельности и в целях неукоснительного выполнения в срок операции «Горы» вынужден был ликвидировать более 700 жителей в местечке Хайбах. Комиссар госбезопасности 3-го ранга Г…». — «Грозный. УВД. За решительные действия в ходе выселения чеченцев в районе Хайбах вы представлены к правительственной награде с повышением звания. Берия».
Из допроса свидетеля о выселении в ауле Хайбах: «Ворота конюшни закрыли. Вспыхнул огонь. Оказывается, заранее было приготовлено сено и облито керосином. Когда пламя поднялось над конюшней, люди, находившиеся внутри конюшни, с криками о помощи выбили ворота и рванулись к выходу. Генерал-полковник Г. приказал: «Огонь!» Тут же из автоматов и ручных пулеметов начали расстреливать выбегающих людей».
Газета «Россия», 1994 год.
День начался со скандала. В помещение, где располагалась редакция, ворвалась БМП — женщина с искаженным лицом.
— Немедленно сними с верстки материал о муфтии! Иначе тебе будет худо, так худо, что ты маму вспомнишь!
«Господи, — подумал я, — где-то же налажено размножение подобных людей, в домашних условиях, безо всякого ксерокса…» Женщина поражала меня своим постоянством — всегда жила одним днем и думала одним местом.
— Почему? — задал я свой безумный вопрос.
— Потому что мы можем настроить против себя часть мусульманской общины, а это недопустимо накануне выборов. Понял?
А чего не понять… Истина и демократия — это не одно и то же. Сопротивляться сил не было. У меня болела голова, я наконец-то начал понимать, что необходимо лечиться. Но где?
Я догадывался, что человек, не уверенный в собственной независимости, перегружается знаниями, силой или спиртным, а свободный с упоением творит настоящее.
Лешка дал мне телефон одного хорошего человека — наследственного знахаря. Я созвонился с ним и договорился о встрече.
Василий Николаевич прошел Великую Отечественную войну в танковом полку прорыва. Удивил ряд совпадений. Как и я, в детстве он писал стихи и занимался авиамоделизмом, был ворошиловским стрелком и тайным верующим. В тринадцать лет его, как самого меткого стрелка, наградили полетом на По-2 над родным городком. На этом совпадения закончились. Я тоже стрелял на «отлично» и в детстве пролетел над родным городком на Ан-2, правда, не за меткость. Потом у Василия Николаевича было Свердловское пехотное училище. Война. Курская битва.
Я слушал его, сидя на стуле в комнате, аккуратно, плотно и чисто заставленной книгами, иконами и банками с травными настойками. Безумный, я верил, что кто-нибудь из людей подскажет мне ответ на вопрос, который нежно душил меня по ночам.
20 июня 1941 года девятнадцатилетним пацанам присвоили первое звание, 22-го объявили войну, а 27-го эти 156 лейтенантов в курсантской форме, поскольку офицерской еще не было, в телячьих вагонах отправились на Юго-Западный фронт. Прибыли в город Балашов, который ни один из них даже на карте найти не смог бы.
Василия Пьянкова назначили уполномоченным члена военного совета фронта Гафта. Осенью получил задание: набрать из тех, что вышли из окружения, 1300 стрелков, 300 артиллеристов, 400 минометчиков. Переправляясь через речку Хопёр выше Борисоглебска, Пьянков провалился в холодную ледяную воду, но добрался до села, где скопились вышедшие из окружения. Там был Тамбовский добровольческий народный полк, а также какое-то подразделение, которым командовал старый офицер Кочура, из царских. Волосы бобриком, суровый. Лейтенант оробел. Представился. В ответ — молчание. Тогда Пьянков достал из кармашка удостоверение и тихонько подтолкнул полковнику. «Слушаю, товарищ лейтенант!» — встал полковник. Первые дни войны, законы расстрельные.
— Я удивился: я мальчишка, а тут — полковник встал!.. Я задание выполнил. Вскоре мне выдали роту узбеков — четыре взвода по сорок человек, из тех бандитов, которые не захотели отбывать сроки на строительстве Ферганского канала. Только перед войной мы победили басмачество. Но среди них были и казанские татары, уральские башкиры, но каждым взводом командовал русский лейтенант, из нашего училища… Такое вот «мусульманское» подразделение. А самых способных из узбеков назначали заместителями командиров взводов. Одна винтовка на роту. Оружие будете добывать себе в бою! А южнее противник уже прет на Сталинград. Наша задача — сохранить живую силу. Немцы обстреливают с самолетов, выбрасывают десант в советской форме, с автоматами. Ну, тут некоторые узбеки стали вести себя предательски. Один из таких батальонов построился и пошел в сторону немцев, к югу. Их остановили. Построили каре, вывели зачинщиков — восемь человек — и расстреляли публично. Не в стороне где-нибудь. Я при этом присутствовал.