— Как твоя Верочка? — спросил я Лешу.
— «Стать на дистанции трудно не первой, если не трусишь ни макси, ни мини, только не стать тебе замшевой стервой с тонкой продажностью филологини…»
— Чьи стихи?
— Мои.
— Обижаешь моих сокурсниц. О какой тонкости ты там говоришь?
Солист подошел к нашему столику, сел на свободный стул.
— С нами тоже пить не будешь? — спросил Леша.
— С вами — буду, — ответил Женя Матвеев, — наливай!
Алексей разлил по стопкам водочку, и мы быстренько выпили за встречу высоких сторон.
Потому что Женя Матвеев — земляк и друг моей беспечной молодости. У него университетский диплом историка. Он прочитал тысячи книг, в том числе и военных. Он знает тысячу песен, не только «Битлз», но и весь репертуар Советского Союза. Он, этот Женя, играет на нескольких музыкальных инструментах. Занимается каратэ и водным туризмом. Владеет английским. Объездил всю страну и половину Европы. Написал более трехсот песен. Имеет пять лазерных дисков. В барах, где он играет, мало кто знает, что перед ними тот самый Евгений Матвеев, более известный в Москве и Санкт-Петербурге.
Поэтому сиди и слушай, что тебе играют, а если хочешь что-нибудь заказать, плати за музыку.
В одном таком баре до них играла команда музыкантов, а в зале постоянно сидели криминальные пацаны. Коллеги, уходя, предупредили: «Однажды они весь вечер заставляли нас играть «Мурку» и «Про зайцев». Гринпис, общество защиты животных, кружок юных натуралистов.
Женя Матвеев, Саша Некрасов, Юра Хотько сидят, играют что-то. Подходит бык с барсеткой: «Давайте «Мурку»! — «Нет», — покачал головой Женя. Подходит снова: «Играйте!» — «Платите деньги». — «Будут деньги, играйте!» — «Нет», — отвечает Женя.
Охранник не вмешивается.
Клиент замахивается сумочкой-визиткой. Матвеев осторожно ставит гитару к стенке…
Ни «Зайцев», ни «Мурки», ни других животных в тот вечер не было. Весь вечер звучала инструментальная музыка.
К нашему столику подошел поддатый мужчина:
— «Подражание рок-н-роллу» знаешь?
— Нет, — ответил Матвеев.
Я не удивился, хотя знал, что именно Женя написал эту песню на стихи Владимира Высоцкого.
Он вообще свои песни в барах не поет. Только однажды согласился — девчонки какие-то попросили — на стихи Николая Рубцова: «Стукну по карману — не звенит, стукну по другому — не слыхать. Если только буду знаменит, то поеду в Ялту отдыхать…» Помню, когда мы ехали с ним в такси, Женя тоже спел эту песню, так шофер от денег отказался.
Да я сам видел: иногда в бары заходят бывшие и нынешние деятели КСП — клубов самодеятельной песни, там начинал ансамбль Матвеева. Иные подъезжают на иномарках — разбогатели гормональные романтики. «Опустился», — думают они, глядя на Женю, сидящего у стенки. Они знают, что Матвеев не может позволить себе пива за такие цены, живет с женой и сыном в однокомнатной квартире, ездит из пригорода в центр и обратно на электричке. Далеко-далеко, в глубине души, на самом ее дне, им становится теплее от чувства собственного превосходства. Они с удовольствием жалеют старого товарища за кружкой немецкого пива.
Да разговаривал я с этими скороспелками. Мало кто из них способен сносно сыграть в кабаке, а Женя и здесь чувствует себя комфортно, потому профи. Душевно тронутые пением клиенты выставляют стаканы с водочкой, целые подносы посылают. Но Женька не я, он не пьет.
Юра Хотько пахал аппаратчиком на химзаводе. От вредных выбросов стало перехватывать горло. Ушел вовремя, а то потерял бы свой сильный голос. Поет и играет на перкуссии. Я заметил: когда Женя и Саша работали вдвоем, в игре чувствовалась отстраненность, холодность, гораздо большая дистанция от публики, чем позднее, когда появился Юра, который беспощадной эмоциональностью, пролетарской непосредственностью сократил это расстояние.
— Выйду на пенсию, — поделился мечтой Юра, — книгу напишу, и первой фразой будет такая: «Вода — как покрывало. Легкий качок поплавка, резкая подсечка — и лещ без пяти граммов пять килограмм висит на крючке…»
Он произнес это с закрытыми глазами.
«Как упоительны в России вечера…» Все вечера пьют, и вечера, и ночи. К Саше Некрасову подошел клиент из тех, которых гитаристы называют «кротами» — высокий, здоровый, в очках и с портфелем. Подошел, кинул три червонца: «Пой это… “Бессамэ мучо”».
Матвеев встал, вернулся к инструменту Музыканты сыграли один куплет: сколько заплатил, столько послушал.
Это они таким наглым образом восстанавливают ценностное равновесие в мире: за квалификацию надо платить, а иначе слушай один куплет, без припева.
Восстанавливайте равновесие… Я тоже все время пытаюсь определить центр собственной тяжести и разработать личный закон равновесия. Сложно без денег. Деньги раньше мало имели смысла, а нынче вообще его потеряли. Инфляция обгоняет жизнь.
Тут шел по центру Перми в сторону редакции — солнце, грязь и сверкающие джипы с тонированными стеклами. И вдруг сбоку: «Мужчина…» Посмотрел: пацан, совсем молодой солдат в бушлате, говорит: «Дайте, пожалуйста, мелочь… на булочку…» — «Сколько?» — спросил я. «Она пять рублей стоит…» Я дал и пошел дальше. Помню, в армии мы постоянно голодали, но деньги на улицах никогда не просили. Убогую страну опустили ниже канализационных сетей. И я опять потерял равновесие.
Мы с Лешкой сидели, молчали, пили и курили. Я вспомнил, как вчера зашел в фотомастерскую Вячеслава Бороздина. Он показал мне черно-белый снимок, сделанный им еще в 1987 году в Киргизии: овец ведут на пастбище козлы. Козлы натренированы водить овец не только на пастбище, но и на бойню. При этом они максимально разгоняют стадо, а когда приближаются к воротам, ныряют в небольшие дверцы сбоку, сделанные специально для них, отправляя своих последователей на смерть всей отарой. Я сразу вспомнил случай со Сталиным, который, глядя на идущих по площади солдат, тихонько назвал их «баранами»… Об этом писал кто-то из его соратников. Куда ведут нас эти козлы? И где находятся те дверцы, в которые нырнут они в последний момент?
Вячеслав Бороздин улыбался мне со своей высоты — благообразный, белобородый, как бог. Понимающе качал головой. Недаром в пермской богеме он известен как «резиновая скала».
Лешка смотался раньше меня, как всегда. Я сидел и смотрел, как Саша Некрасов играет: незаметно переходят пальцы по струнам, ничего лишнего. Они с Женькой вообще эффективно используют гитару. Матвеев рассказывал, как ругал Некрасова за выпивку на работе и как Саша ему ответил: «Я и пьяный играю лучше тебя». Матвеев рассказывал и довольно смеялся при этом. Ну, Некрасов вообще классика. Продал машину, чтобы купить первый компьютер, как только ПК появились. Изучил досконально, засыпал у монитора.
Редко, но и в пермских барах случаются клиенты, которые что-то понимают в жизни. Однажды ансамблю надо было уезжать на выступление в другой город — машина ждала у входа. Зашел мужик, послушал игру, дал тысячу рублей, послушал — еще дал тысячу. Сидит, слушает… «Может быть, к черту гастроли?» — мелькнула мысль. Но нет, поехали.
Остальные говорят: «Давайте, ребята, сыграйте, давайте!» — «Давайте-давайте», — отвечают мои музыканты, имея в виду деньги и ценностное равновесие.
А недавно с одним клиентом эпилептический припадок случился: Женя держал мужика за голову, а Юра засовывал между зубов барабанную палочку. Была музыка…
Уходя, я слышал, как ворчал Саша Некрасов: «Да не лезьте вы со своими стаканами. Кто там заказывал Гершвина? Давайте-давайте, восстанавливайте равновесие, а то на ногах едва держитесь, уважаемый».
В тот вечер, 23 февраля, я, кажется, шел по улице и читал стихи:
«В твоих киосках и такси мне не дадут — сочтут за труд… Тебе дадут — ты попроси, спроси, куда они берут? И ты оставил бы следы в каком-нибудь Афганистане, но разве знаешь ты, кто ты? И что ты знаешь об Афгане… Пускай поэта пуля ранит, но он не туз для пистолета, хотя не он воспел в романе вино Клико или Моэта. Не матерись — ты не в театре, подвинься и налей вина напарнику по школьной парте, стоявшей слева — у окна. Мы проиграли, мы в азарте спустили лиру королей, осталось по козырной карте, точней сказать, по сто рублей. Нам не хватило фонарей, чтобы найти последний кров. Налей, напарник, не жалей свою рябиновую кровь. На землю золотых крестов спустилась бережная ночь, но никому не хватит слов, чтоб даже ближнему помочь. Стихами душу не морочь, не говоря о песне той, умчавшейся на крыльях прочь, с воздушно-транспортной звездой».