Ваня Долгушин из Кунгурской колонии общего режима».
В комнате стояла тишина, будто поезд еще только точкой появился на горизонте.
— Он злоупотребляет вводными словами, — покачал головой Сережа.
— Что такое «интивное предчувствие»? — спросил я Марину.
— Скорее всего, это новообразование — из «интимного» и «интуитивного», — предположила она.
— А «неизгладимый осадок»? — поднял голову Сережа. — Марина, что случилось в том железнодорожном купе?
— Для доброго и нежного, чистого и одухотворенного преград не существует!
Красавица Марина вульгарно хохотала. Грохотал поезд.
Ответное письмо Ване мы написали вместе.
Позднее, когда начались выборы в Госдуму, злые языки утверждали, что на рекламу собственной акции «Учитель года» Павел Владимирович потратил больше денег, чем на годовые стипендии победителям конкурса работников образования. Но я-то знал наверняка: это утверждают они — черные пиарщики Ирины Каслинской, железной леди пермской прессы.
Мы, журналисты, на происходящее не роптали, поскольку ездили много — и не такое случалось видеть. Возвращаясь с какого-нибудь «балла» по случаю предвыборной кампании, в редакции тихо сетовали: «Угощали бедно, зато список спонсоров занял пол сценария…»
Потом коллеги утверждали, что я написал шедевр о Паше — и зря это сделал. Конечно, шедевр — это слишком сказано, а все остальное верно. Одна известная стилистка заметила: «Прочитала — и такое сильное впечатление было, что чуть-чуть не проголосовала за него». А другая демонстрировала мой материал студентам — практикантам как образец профессионального мастерства. Но в ЗС области все равно выбрали не меня, а Пашу. Поэтому, когда пришло время выборов в Госдуму, мой Сашка справедливо заметил: «Тебе, папа, пора баллотироваться самому». Я, понятно, отшутился — не стал выдвигать собственную кандидатуру.
Ну вот и пришла весна, как сказал один умник с экрана — на рынке много цветов и влюбленных. В середине мая под окном расцвела яблоня. Лиза сказала, что прохладно стало из-за яблоневого цвета. Потом наступили черемуховые холода.
Вскоре мне позвонила по сотовому телефону знакомая «морковка» и сообщила, что подъезжает на своем БМВ к стоянке, которая рядом с моей работой.
Она двигалась мне навстречу и улыбалась, подставляя щеку, как я с ужасом догадался, для поцелуя. Я переборол себя — и прикоснулся подбородком к воротнику ее куртки. Господи, с кем только не приходится общаться…
Потом мы сели в салон машины, я попросил сигарету и услышал в ответ, что дама уже не курит. И еще услышал неожиданное предложение: войти в предвыборный штаб Павла Владимировича Алохина, который собрался баллотироваться в Госдуму.
«Здоровье бережет — пожила женщина…» — пожалел я, что не захватил с собой «опал», а вслух произнес нужную и, казалось, неизбежную фразу:
— Хорошо, я буду редактором газеты, но на определенных условиях: если за сделанную работу мне помогут решить квартирный вопрос.
Да, конечно, надо делать то, что требует от тебя жизнь. Я уже давно заметил, что мой Сашка часто рисует в тетрадке дом из кирпичей или вообще средневековый замок, карандашом или авторучкой. Потом я обратил внимание, что тоже нередко делаю это бессознательно — в корреспондентском блокноте, во время пресс-конференций и даже интервью.
Надоели соседи по коммунальной пещере.
Через три дня дама позвонила снова:
— Я говорила с Пашей — он согласился на твое условие.
Валентина Павловна Севруг принадлежала к той категории наших людей, которые из великой русской реки сотворили черную «Волгу» — в Горьком, черную икру — в Астрахани, и черный пиар — в Перми. Чтобы делать свою жизнь сладкой, как белый сахар, она искала негров, черных людей, по всему городу. А теперь она возглавляла предвыборный штаб Алохина, который назывался общественно-политическим движением «Наше дело». Дама стояла во главе команды социальных иллюзионистов. Она, бывший секретарь комсомольской организации пермской обувной фабрики, проложила себе дорогу грудью, похожей на бампер белорусского самосвала.
«С каждым днем все радостнее жить…» Я в короткий срок собрал группу газетчиков, которые умели макетировать и верстать номер, редактировать тексты, знали кому заказать материалы и фотографии. А потом занялся созданием творческой концепции газеты, благо что установки кандидата были далеки от психических отклонений: поддерживать здравоохранение, образование, армию и бизнес.
Текст концепции я начал так: «Напечатанное слово, господа, является великой силой. Обратите внимание — в настоящее время электронные адреса и факсы отделов сбыта публикуются даже на конфетных фантиках, более того — номера телефонов проставляются на шоколадной глазури. Это напечатанное слово! А печатное вообще может сделать человека конфеткой, президентом страны или клиентом бюро ритуальных услуг».
Правда, позже я этот абзац вычеркнул — из политических соображений.
Однажды Юрий Георгиевич Шастин, журналист, когда мы торопились с выпуском номера, спросил: «Чего тянешь?», а я ответил: «Думаю». Старший коллега взорвался: «Никогда не думай, когда пишешь!» Мне это стало великим уроком: с тех пор я вообще не думаю — только пью и пишу.
Пиво, говорил Алексей Сиротенко, бывает теплым или холодным — прохладным оно не бывает.
Мы с Лешей потягивали холодный пермский напиток, и я делился с другом грустными мыслями о современной российской действительности. Лешка, родом из Кривого Рога, который недавно стал заграницей, лениво возражал мне:
— Закрытое акционерное общество… Зарегистрированное в закрытом административно-территориальном округе — ЗАТО «Звёздный»… Я тебе так скажу: ЗАТО мы классно стреляем… Есть только одно общество закрытого типа — это СИЗО № 1, городская тюрьма! И мы когда-нибудь зарегистрируем твоего Пашу в этой офшорной зоне. Если не в этой, то в другой, но обязательно в зоне какого-нибудь строгого режима…
Было заметно, что криворожский начал потихоньку распаляться, мрачновато разгораться, как пожар на чеченской нефтебазе. Конечно, у него тяжелая работа, но нельзя же так, все-таки Паша — уважаемый человек, депутат Законодательного собрания области.
— Ты помнишь Рыбакова? — продолжал настаивать разгоряченный друг. — Когда он из Америки прилетел, колонна встречающих прямо на взлетную полосу выехала! Навороченные, в иномарках, с космической связью… И тут мы окружили их — да с БМВ прямо в автозаки побросали. Там они сразу тихими стали, задумчивыми, как махатма Ганди…
— А зачем ты на презентации к этим бандитам ездил?
— ЗАТО мы все знаем… Следим, допрашиваем… Потом предлагаем клиентам ритуальные скидки.
— Да ты следопыт, Леша…
— От слова «след»?
— Нет, от слова «пытка»…
— Эх ты, Оклахома-Сити… Ты хотя бы знаешь о том, что депутат Государственной Думы Российской Федерации Николай Каменев назвал твоего Пашу «подонком»? — прервал меня Леша, который получил уличное воспитание в городе Кривой Рог.
— Как ты можешь, Леша! — возмутился я. — Человек жертвует деньги на здравоохранение — купил для больниц Пермской области 350 «уазиков» для скорой помощи! Помогает хору ветеранов народного образования…
Про «хор» — это я зря… Я заметил, что Леша смотрит в мою сторону как-то мрачно, не очень приветливо смотрит. Мне захотелось съездить по этой неприветливой морде, но я передумал — а вдруг мы после этого поссоримся? Кроме того, Леша повыше меня, метр восемьдесят три, да и в плечах шире. Конечно, я всегда подозревал, что Леша не склонен поддерживать народное образование… Он склонен пить пиво в больших количествах, и при этом называть народных избранников подзаборными словами. Уличное воспитание… Я только вздохнул. Когда у меня появятся порядочные друзья — кандидаты наук, депутаты Госдумы и президенты компаний? Каждый день приходится пить с отбросами общества.