Слава грустно смотрел в окно, вероятно, представляя себе романовских особ, у которых проблем не больше, чем российских рублей в кармане. Зато у нас этих денег — миллионы. Никогда не думал, что стану миллионером.
— Дисфункция ствольных отделов головного мозга, — печально произнес Саша Корабельников.
— Что? — не понял я.
— Я говорю, дисфункция ствольных отделов головного мозга: курить нельзя, пить нельзя, на девушек смотреть нельзя, чтобы не волноваться…
— Смотреть, наверное, можно, — ответил я, — только подключать к этому ничего нельзя, кроме глаз. Я имею в виду органы. А ты что имеешь?
— Так, ерунду…
— Врач будет тобой недоволен.
— Главное, чтобы девушка была…
Тут открылась дверь, и в комнату вошел мужчина в шубе, скромно обшитой синей саржей. Меховую шапку держал в руках. Был он моих сорока лет, блондинистый, со светлыми бровями и ресницами. Обвел взглядом комнату.
— Мне нужен Юрий Иванович…
— Вам сюда, — ответил я, показав рукой на свободный стул у своего стола.
— Майор милиции Неверов, — представился он тихо. — Старший оперуполномоченный управления по борьбе с организованной преступностью.
— Ваше удостоверение, — попросил я гостя.
Мужчина сразу же достал из внутреннего кармана вишневую кожаную книжку и раскрыл ее передо мной. Я почитал книжку, потом почитал еще раз и согласно кивнул головой.
— Выйдем в холл, — негромким голосом предложил майор, — поговорить надо один на один.
Мы вышли и сели в кресла. Я быстро прикидывал возможные варианты беседы. И в прогнозе не ошибся, да и трудно было ошибиться.
— В последнем номере газеты опубликована ваша статья «Чеченский авторитет», — начал он разговор, с непонятной досадой разглядывая женские ножки, толпившиеся у лифтов. — На эту публикацию, конечно, обратило внимание наше руководство. Генерал Полковников приказал провести служебное расследование, каким образом произошла утечка информации о задержании чеченцев.
— Зачем это ему? — спросил я, оттягивая время, чтобы сформулировать безопасный ответ.
— Генерал — дурак, мне его логика непостижима, — произнес майор, по-прежнему глядя на женские ножки, толпившиеся у лифта.
— Чего так? — изумился я откровенности офицера.
— А как можно постичь то, что находится за пределами человеческого разума?
— Я не про то… Почему о генерале так говорите? О собственном начальнике?
— Потому что он всех за придурков держит… Так не скажете, откуда к вам поступила информация о задержании чеченцев милицией?
— Ну, это просто, — кажется, понял я майора, — мне об этом сообщил какой-то мужик, по телефону позвонил, на следующий день…
— Во сколько?
— В три часа дня.
— Голос был с акцентом?
— Нет, — ответил я, не особенно задумываясь.
Потому что догадался: все вопросы майора — формальность. Он воспринял мой ответ о «мужике» как неизбежное.
— Хорошо, спасибо. Не рассказывайте, пожалуйста, никому о нашем разговоре.
Майор пожал мне руку и бесшумно исчез в пространстве, как птица.
Да, а на следующий день в редакции появился человек в армейской офицерской шинели и тоже заявил с порога, что ищет меня. Я глянул на погоны и увидел три больших звезды. Каков эффект публикации — всё выше звания посетителей. Глядишь, сам генерал приедет… Или меня к нему привезут, в наручниках.
— Это я, — отозвался я из своего угла, что справа от входа.
— Полковник казачьих войск Лесовский, — представился он, высокий, красивый, как князь Михаил Романов, расстрелянный большевиками в Перми.
Казачьих войск? У меня даже не появилось желания спрашивать у него документы. Мне уже было все равно. Люди натягивали на себя разную форму, присваивали друг другу звания, награды, должности, реализовывали свои детские комплексы, генную память или иллюзию собственной значимости.
— Слушаю, — проявил я максимальную профессиональную толерантность и указал человеку на стул.
— Я прочитал ваш материал в последнем номере «Пармских новостей». И у меня возникло много вопросов к автору…
— Сочувствую, — кивнул я.
Человек в полковничьих погонах строго посмотрел на меня разумными карими глазами. Он, похоже, пользовался успехом у женщин: полковник, удлиненное белогвардейское лицо…
Да мы таких в Крыму к стенке ставили батальонами!
— Я думаю, что дело серьезней, чем вам кажется, — опять без улыбки сказал казак. — Я тоже недавно вернулся из Чечни — это совсем не то, что нащебетал вам Ахмед Дадаев…
— Если вы собираетесь разговаривать со мной в таком тоне, то я предлагаю вам покинуть помещение. Я сам знаю, как и с кем мне работать. Понятно?
Полковник замолчал, задумчиво разглядывая меня, будто экспонат кунсткамеры. Было заметно, что он немного озадачен ситуацией. Он что-то искал — и, видимо, это что-то обнаружил в своих мозгах, какой-то резон не ссориться со мной. Хотел бы я знать, что это за резон или приказ.
— Извините, — быстро проговорил он, — просто я сильно не согласен с тем, что говорит Дадаев. На самом деле чеченская преступность носит тотальный характер. В Чечне убиты тысячи русских людей!
— Кем?
— Чеченцами!
— А наши бомбы в Грозном падают только на чеченцев? Они что, имеют национальные идентификаторы?
— Это издержки войны.
— Для вас, полковник, человеческие жизни — «издержки», «допуски», «мирные жертвы», а для меня — миры, галактики, вселенные… Извините, но у меня больше нет времени на беседу. Меня вызывают к редактору.
Я встал и направился к двери, жестом приглашая казака следовать за мной. У него не было выбора. Как и у многих других, которых я выпроваживал давно отработанным методом — «меня вызывают к редактору». Это такая форма вежливости. Обычно через три минуты, поболтав в приемной с секретаршей, я возвращался обратно. Эгоизм хорош тем, что не позволяет расходовать себя напрасно. И больше, кажется, ничем.
Что меня удивило в полковнике? Я только потом сообразил: молодость. Он был похож на капитана, переодевшегося в форму своего командира. Ба, ко мне приходят в гражданском оперативники милиции и переодетые в полковников казаки… Или кто? Кто приходит? И главное — зачем?
Ну вот, а на следующий день ко мне явилась женщина — руководитель Комитета солдатских матерей.
— Галина Павловна, — представилась она. — Рукавишникова. Прочитала ваш материал «Чеченский авторитет»…
Я видел: она разглядывает меня. Немного снизу, со своей высоты. Внимательно. Оценивает.
Очередной визитер насторожил меня, как собаку. Я пытался понять: то ли растет моя бренная слава, то ли смыкается кольцо окружения.
— Я хорошо понимаю, о чем вы написали статью, — сказала она тихо, — у меня самой сын служил на афганской границе, когда шла война…
Я кивнул в знак понимания. И подумал: только безумный материнский инстинкт может противостоять натиску столичных людоедов.
— Что вы собираетесь делать в ближайшее время?
— Собирать и отправлять на Кавказ теплые вещи, продукты, медикаменты…
— Это должно делать государство, — заметил я.
— Конечно, — быстро согласилась она, — но оно не делает.
— Тогда оно не имеет права воевать.
— Через неделю мы проведем акцию протеста у здания областной администрации. Сейчас ведем подготовку. Понимаете, нам нужна поддержка прессы.
— Я вас понял. Сообщите, когда будет проходить акция.
Ее лицо горело, светилось лиловым цветом, дышало жарким духом, будто медный таз с только что сваренным брусничным вареньем. Она ушла, а я вспомнил, что в цепочке элементов всегда есть один, который опасен.
В конце дня позвонил Ахмед Магомедович и предложил встретиться в холле гостиницы.
— Есть новости, — объяснил он.
«Наверно, мой телефон уже поставлен на прослушку, — подумал я и отправился на встречу с чеченцем, который, возможно, был „заместителем министра госбезопасности республики“».