Вчера я до часу ночи смотрел художественный фильм «Арарат» с Шарлем Азнавуром, французским бардом армянского происхождения, в главной роли. Все понятно, но сильно по-западному. Я имею в виду Дикий Запад. Армяне уже настолько похожи на французов и американцев, что не отличить — жестами, интонацией, поведением. Сам Азнавур, как и другие эмигранты, не мчится на свободную родину. Потому что хочется европейского уровня жизни. Грустно, что нация распадается: сотни тысяч армян бросают свою страну на произвол мусульманских соседей только потому, что хотят сладко кушать, мягко спать и ездить в дорогих машинах. Когда комфорт становится дороже родины, тогда страна перестает существовать. Так было всегда — с Карфагеном, Римом и Византией. И так будет с остальными, и так станет, когда к стенам Перми подойдет многомиллионное войско босых, узкоглазых и голодных соседей.
Богатый всегда будет думать, что он умнее и трудолюбивее бедного. Верующий всегда будет гордиться тем, что он порядочнее и милосерднее неверующего. Трезвый всегда будет рассчитывать на то, что он сильнее и устойчивее пьяного.
Так будет всегда. Арарат превратится в пирамиду, а Ноев ковчег — в черный японский джип. Но сигарета дотлеет, и доллары кончатся, и охрана тихо предаст хозяина, продаст конкуренту. Так будет всегда: распадутся нации и все человечество. И человечество, которого уже нет, разрушится на песчинки, рассыплется на пылинки и молекулы — и в один момент будет снесено с лица Земли беспощадным космическим ветром. И до конца Вселенной будут мерцать в бездонной мгле миллиарды несостоявшихся человеческих жизней. Так уже было и будет — потому что жизнь проходит, а смерть — никогда.
В 1990-м отток русских из Чечни увеличился вдвое, в 1991-м — в шесть раз.
Газета «Известия», 1992 год.
«В ноябре 1994 года родители забирали своих детей из дудаевской армии. Бойцы демонстративно снимали форму и уходили. Казалось, вот-вот дудаевский режим развалится. Однако оппозиция рванулась захватывать город.
А дальше — пошли танки. Но ведь танкам нужна охрана, пехота. Ее набрали из оппозиции. А она разбежалась грабить магазины, и танки остались без охраны. После этого старики стали своих сыновей возвращать в ополчение. И опять поднялось: «Джохар! Джохар!» Три года у русских, да и не только у русских — у всех подряд, но в особенности у русских, отнимали машины, квартиры, дома. В 20-х числах декабря полетели наши самолеты. Никто не верил, что будет такая бомбежка. Стали бомбить и рушить, не разбирая где что. Когда мы с соседом Аликом 23 и 24 декабря ходили по Грозному, то видели, что от бомбардировок пострадали только жилые дома и учебные заведения. Рядом с кинотеатром «Космос» такую бомбу сбросили, что даже и представить себе нельзя. Деревья в скверах Лермонтова и Чехова как косой скосило».
(Александр Карев, работал начальником Заводского ОВД Грозного, начальником ОБХСС ЧИАССР с 1979 года, пенсионер).
«Московские новости», 1996 год.
В следующем номере газеты «Наше дело» должен был идти материал о помощи, которую «Паша — 200 процентов» оказал монастырю на Белой горе. Я вспомнил, что рассказывал мне отец о своей единственной поездке туда — через село Калинино, где много позднее жил поэт Коля Бурашников.
Потом я нашел в своей библиотеке небольшой альбом «Белогорский Свято-Николаевский православно-миссионерский мужской общежительный монастырь» с фотографиями Крестовоздвиженского храма, построенного на вершине Белой горы. Интересно, отметил про себя, что в Крыму мы жили возле Белогорска. Совпадения меня всегда наводят на размышления. Потому что ничего в жизни просто так не бывает.
Уже на титульном листе нарвался на фразу: «Печатается по благословению архиепископа Пермского и Соликамского…» А без благословения нельзя? Разве? Кто бы мог подумать, что именно церковь является матушкой советской власти, если судить по родовым чертам: идейности, нетерпимости, литературе, цензуре и диктатуре… Дочка матушку и придушила.
«Лето было необычайно засушливым. Угроза предыдущих голодных лет нависла и на этот год. Из-за мелководья стояли барки кунгурских купцов Федора и Стефана Шишигиных с огнеупорной глиной для заводов на Сылве, у Константина Лаптева — плоты с лесом на Чусовой. Шишигины и Лаптевы обещали по сто рублей, если духовенство вымолит дожди».
Прочитал — вспомнил первый рассказ Ивана Алексеевича Бунина «Танька» — о том, как голодали деревенские дети до революции. А сегодня запели: царь! Царь! Церковь! Великая Россия! И кто поет… Кто при советской власти ни дня не голодал — бывшие сотрудники обкомов партии, кинорежиссеры и сентиментальные бандиты.
И далее:
«18 июня 1893 года владыка Петр освятил место постройки первого храма будущей обители. Им был также отслужен водосвятный молебен и акафист Св. Николаю Чудотворцу. Во время молебна при первом чтении Евангелия пошел проливной дождь с грозой, который с небольшими перерывами шел три дня. Испытание силы молитв православного архиерея прошло успешно.
Василий Коноплев, знаменитый начетчик и столп юго-кнауфского австрийского согласия, поднес епископу хлеб и соты, владыка из Перми послал ему книгу преосвященного Макария «Догматическое Богословие». Триста рублей, подаренные купцами, пошли в уплату за колокола, привезенные из Москвы. На них вырезали: «Константин, Федор, Стефан».
Ага, сто рублей — и ты на колоколе! А тебе, Варлаам, — золотой наперсный крест, набедренник, скуфья, камилавка и сан протоиерея. Почему раньше не молилися-то? Сколько детей с голоду умерло…
В сентябре 1905 года было совершено освящение скитского пещерного храма в честь Антония, Феодосия и всех Печерских чудотворцев. Пещера была вырыта руками самих скитников в склоне горы. Это в пяти верстах от Белогорского монастыря — Серафимо-Алексеевский скит. Я представил себе, как они роют пещеру — руками, пальцами, ногтями, — мне стало страшно. Не убий, не укради…
Особенно меня поразил устав скитников: лица женского пола допускались в скит три раза в год; запрещено было ходить в баню — по мере необходимости монахи обтирались мокрым полотенцем; спать разрешалось только в рясе; вне трапезы строжайше не допускались еда и питье, даже вода; изгонялись спиртные напитки, чай, курение и нюхание табака; всякий насельник отказывался от своей воли и готов был на любое послушание.
Господи, где я встречал подобный текст? Ну конечно, вспомнил — это же кодекс строителя коммунизма! Тот же аскетизм и безумный догматизм. Особенно это — послушание, и это — запрет на выпивку…
А теперь вот Паша, смиренный наш, вурдалак, решил помочь Белогорской обители. По щеке моей сползла крупная, прозрачная, как аквариум, слеза.
Я готовил последний — ударный номер газеты. Именно он должен был сокрушить бастионы ненавистного врага. Часть работы оставили на завтра. Поскольку Слава устал — он уже не мог верстать, голова болела.
— Где водитель? — спросил я охранника.
— Его нет…
— Как это?
— Шамильевна отпустила…
— Не понял. Почему отпустила?
— Она сказала, что вы будете работать до утра.
— Сучка! — не выдержал я.
Я был взбешен. Разговора о том, как долго мы будем работать, вообще не было, а по предварительной договоренности шофер с машиной должен был дождаться нас.
— Пойдем на Компрос, рядом же — поймаем тачки, воздухом подышим, — махнул рукой Слава.
— Может быть, все-таки вызвать такси сюда? — спросил охранник.
— Прогуляемся, — ответил я, пожал ему руку и взял из кресла свой красный, как кровь, кожаный «дипломат».
Какой был снег в тот вечер — тихий, как в детстве… Большие хлопья медленно выплывали из темного неба на наши головы. Мы решили пойти по короткому пути — между новым домом, в правом крыле которого и находился офис компании «ДАНАЯ», и трущобами старой Перми, похожими на черных барачных старух. Прошли элитное здание и свернули направо, в сторону Компроса. На улице не встретили ни одного человека — даже пьяного, что, конечно, было удивительно. Впереди, метрах в ста пятидесяти, светились огни главного проспекта города. И вдруг сзади раздался странный топот — будто из зоопарка, что находился рядом, выпустили сразу всех парнокопытных и даже единственного слона. Так это или нет, мы убедиться не успели. По крайней мере, я — точно. Потому что тут же, как только начал поворачивать голову, получил страшный удар под колени обеих ног. Чем — я так и не понял. Возможно, бейсбольной битой. По вскрику, донесшемуся слева, я понял, что Слава тоже уже лежит на земле. Вернее, на тротуаре, покрытом наледью и свежим снегом.