Разглядев их, женщина ойкнула, а потом спросила:
– Чего вам?
Один из «генералов», видимо, самый заслуженный, сделал шаг вперёд:
– Елизавета Яковлевна! По указанию цесаревича, временно, за отсутствием Государя, исполняющего его обязанности, мы должны изъять все бумаги из кабинета покойного господина Макова.
Елизавета Яковлевна переводила полубезумный взгляд с одного мундира на другой. Мастеровой с ящиком особенно привлёк её внимание.
– Да вы кто? – наконец спросила она.
– Прошу извинить: не представился. Николай Оттович Тизенгаузен, первоприсутствующий Особого судебного присутствия, – он слегка поклонился.
Другие «генералы» тоже начали представляться: Елизавета Яковлевна лишь урывками понимала, что ей говорят: товарищ министра юстиции Фриш, товарищ прокурора Поскочин, прокурор судебной палаты Фукс, сенатор Хвостов…
Елизавета Яковлевна махнула рукой.
– Я не здорова, – сказала она. – Покажите-ка мне бумагу.
Один из «генералов», со звездой на груди, подал ей распоряжение об обыске и изъятии. Елизавета Яковлевна молча глянула на неё, вернула, и спросила:
– Желаете чаю? Проходите в гостиную.
– Чаю? – удивился кто-то. – Мы не для того сюда пришли, мадам.
Однако в гостиную гости прошли.
Комната была почти пуста, за исключением кушетки, одинокого шкапа, стола и нескольких стульев. На обоях выделялись яркие пятна в тех местах, где когда-то стояла мебель или висели картины.
Жандармы тут же атаковали шкап: начали выкладывать на стол бельё и платья, заглянули под кушетку; офицер развёл руками.
– Понятно, – сказал Тизенгаузен. – Мадам, позвольте нам осмотреть кабинет покойного генерала Макова.
– Да как же вы его осмотрите? – с какой-то злобой проговорила Елизавета Яковлевна, присевшая на край кушетки и заворачиваясь в плед. – Кабинет заперт!
– А вы позвольте ключ!
– Нету у меня ключа, – злобно ответила Елизавета Яковлевна. – Я его выбросила!
– Но, позвольте… – Тизенгаузен в некоторой растерянности оглянулся на остальных «генералов».
– Не беспокойтесь, Николай Оттович, – сказал один из них. – Наш мастер любой замок откроет…
Человек в фартуке скрылся, и через некоторое время со стороны кабинета Льва Саввича послышался скрежет.
Генералы удалились. Возле Елизаветы Яковлевны остался стоять жандарм в медной каске. Он молча, не шевелясь, смотрел в окно.
– Истукан… – громко прошептала Макова, кутаясь в плед: её стало морозить.
Некоторое время было тихо, потом вдруг раздались удары кувалдой: видимо, мастеровой начал вскрывать сейф. Елизавета Яковлевна сказала:
– Нелюди… Точно: нелюди.
Трясущимися руками накапала в стакан опийной настойки, которую прописал ей доктор Кошлаков от бессонницы. Проглотила. Прилегла на кушетку и закрыла глаза.
* * *Достоевский пришёл под вечер. Иван Иванович ещё в прихожей шёпотом рассказал ему об обыске, показал кабинет: распахнутый пустой сейф, опрокинутый раскуроченный письменный стол, поломанная этажерка, и всюду – груды мятых бумаг. Судя по отпечаткам подошв, по бумагам ходили прямо в сапогах. Следы разгрома были и в приёмной Макова, и в спальне, в столовой, в кухне и даже в комнатах прислуги. Шкафы распахнуты, вещи разбросаны по полу, одна дверца сорвана с петель…
Нахмурившись, Фёдор Михайлович прошёл в гостиную. Елизавета Яковлевна уже не спала: сидела, скорчившись, на диване, поджав под себя ноги и кутаясь в плед. Глаза её казались огромными из-за тёмных кругов. Резко обозначились морщины на осунувшемся, исхудавшем лице.
Фёдор Михайлович присел на стул.
– Нельзя вам больше тут оставаться, – сказал он. – Они вас всё равно допекут. Посадят за мнимые долги в Литовский замок, а там быстро доведут либо до чахотки, либо до сумасшествия…
Елизавета Яковлевна слушала безучастно.
– Иван Иванович! – позвал Достоевский.
Дворецкий вошёл на цыпочках.
– Долго они тут орудовали?
– Да почитай весь день… – голос Ивана Ивановича вдруг стал плаксивым. – Мы и не завтракали, и не обедали. Ведь даже во все печи заглянули, уголья ворошили! Эх!
Он горестно взмахнул рукой.
– Вот что, Иван Иванович. Соберите все вещи, приготовьте к отъезду. Елизавета Яковлевна должна уехать завтра утром, это крайний срок.