Судейкин промолчал. Потом скупо выговорил:
– Об этом сказать не могу. Видимо, вы узнаете всё сами, в своё время… А я на службе-с. Так что попрошу…
Маков опомнился, убрал вытянутые руки, перевёл дыхание.
Помолчали. Ландо всё ещё стояло у дома нумер 124.
– Ну, так что-с? – подал голос Судейкин. – Проедем в Басков переулок? Или сразу на Литейный проспект проследуем? Там тоже есть примечательные места. Или, если хотите, на Сапёрный переулок. В этом переулке господа социалисты типографию устроили для печатания воззваний и листовок. А также и поддельных паспортов. Причём, хочу заметить, паспорта бывают даже не поддельными, а настоящими: выкрали, должно быть. И вот живёт где-нибудь в деревне Воропаевке мещанин Ельников, и не ведает, что по его паспорту…
– Что вы несёте? – снова вскрикнул Маков. – Да их всех надо немедленно арестовать!
– Я же сказал: не велено, – почти вкрадчиво повторил Судейкин. – Да и потом: сейчас в столице из известных нам лиц остались совсем немногие. Большая часть уже, надо полагать, в дороге. Они отправились на свой съезд, который, по нашим данным, состоится частью в Липецке, частью – в Воронеже. Ожидается раскол их партии на террористов и пропагаторов… А в Липецке, как вы знаете, курорт, лечебные воды… Замечательное место. Ничего лучше для террористов и выдумать нельзя: под видом курортников разъезжать по окрестностям и, не торопясь, обсуждать свои текущие задачи…
Маков вытер со лба испарину. Выдавил:
– Абсюрд…
Когда ландо вернулось к Аничкову дворцу, там уже стоял экипаж Дрентельна. Заметив ландо, шеф жандармов вышел и ожидал, стоя у ворот со своим ротмистром.
– Ну, как вам, Лев Саввич, мой чичероне? – спросил Дрентельн, когда Маков вышел из ландо.
– Болтлив не в меру, – угрюмо ответил Маков.
Судейкин, стоявший позади Макова, деланно развёл руками.
– А поездка, Лев Саввич? Понравилась вам поездка?
Маков взглянул на Дрентельна исподлобья.
– Сударь… – наконец выдавил он, побагровев. – Вы или шут гороховый, или… государственный преступник.
Дрентельн отступил на шаг.
– А за такие слова, мсье, у нас принято бить в морду.
– Нисколько не сомневался в ваших методах, – кивнул Маков. – Однако предпочёл бы отложить мордобитие до завтра, ибо я намерен встретиться с членами Государственного совета, градоначальником, министрами…
– А вот это вряд ли получится, – ответил Дрентельн. – Прежде всего потому, что дома вас ожидает ещё один сюрприз. А кроме того, созвать сейчас, в дачный сезон, столь представительное, судя по вашим словам, совещание будет затруднительно. Ну и, наконец: в отсутствие Государя такие совещания можно проводить только под председательством цесаревича. Что ж, вы прямо к нему пойдёте? Лично я бы… не советовал. В вашем нынешнем положении…
– На что вы намекаете? – грубо спросил Маков.
– Да уж вы должны бы догадаться, на что. Или ещё не догадались? Не догадались, Лев Саввич, нет?
Маков не ответил. Стиснул кулаки, свёл брови к переносице. Кровь бросилась ему в лицо, и – внезапно отхлынула.
– Вы хотите сказать, что цесаревич…
Дрентельн кротко глянул на ротмистра. Тот козырнул и исчез.
Они остались вдвоём у ограды Аничкова дворца.
– Да-с, – вполголоса произнёс Дрентельн. – Именно это я и хочу сказать. Вам ли не знать, что происходит? Государь император ожидает, когда императрица Мария Александровна преставится. Она действительно очень плоха. Сразу же после этого Государь венчается с Екатериной Долгоруковой…
Дрентельн был совершенно серьёзен. Говорил тихо, но отчётливо.
– Затем, – продолжал Дрентельн, – спешная коронация новой императрицы. Что может последовать далее, Лев Саввич?
– Внесение изменений в закон о престолонаследии… – прошептал Маков.
Дрентельн кивнул.
– Цесаревич Александр Александрович перестаёт быть наследником. Право занять престол переходит к детям Государя от Екатерины Долгоруковой… Или, как она теперь именуется, княгини Юрьевской. Что это будет означать для России? Вы только подумайте: затяжная распря между Аничковым и Зимним дворцами. Две партии вступят в схватку не на жизнь, а на смерть. И в эту войну будут втянуты не только высшие круги общества. Я исхожу исключительно из интересов России. И мне известно, что обе партии уже готовятся к войне, вдохновлённые своими непреклонными руководителями. А вернее, руководительницами… – Дрентельн коротко взглянул на Макова. – Такова диспозиция, Лев Саввич. Не секрет, что Государь недолюбливает своего второго сына, Александра Александровича. До сих пор первенца, Николая Александровича, вспоминает. И с Александром Александровичем сравнивает… Сравнение, как вы понимаете, не в пользу последнего…
Маков раскрыл от изумления рот.
– Так что же, сам цесаревич… – он замолчал, не в силах выговорить страшные слова.
– Нет, вряд ли, – мигнул Дрентельн. – Его супруга, Датская принцесса, цесаревна Мария Фёдоровна. Она – да. Она в курсе событий. Хотя и не всех. И без деталей, так-сать.
– А кто ещё… в курсе? – спросил Маков отрывисто.
– Многие, Лев Саввич.
– Но не все, – с какой-то злобой выговорил Лев Саввич. И повторил: – Не все!..
Он круто развернулся и зашагал прочь. Дрентельн посмотрел ему вослед долгим и странным взглядом. И как бы про себя проговорил:
– Но даже не это самое печальное… Самое нетерпимое – предстоящая реформа МВД. И планы ликвидации Третьего Отделения Собственной Его Величества Канцелярии… Впрочем, – Дрентельн усмехнулся, – об этом даже самоубийцам знать не нужно.
Ротмистр догнал Макова:
– Ваше высокопревосходительство! Пожалуйте в карету! Я должен вас доставить до дома!
– Благодарю, – не оборачиваясь, сквозь зубы ответил Маков. – Мне тут по Невскому, знаете ли, недалеко. Пройдусь.
Ротмистр заволновался:
– Мне велено-с…
Маков развернулся:
– «Велено-с»? Кем «велено-с»? Дрентельном? Победоносцевым? Господом Богом? Да кому вы служите, наконец? Отечеству или преступникам?
Он перевёл дух.
– И зачем вообще эта поездка? Спросите у Дрентельна – он что, выдал мне все тайны, и думает, что теперь я буду ему служить? А может быть, он решил меня попросту убить, чтобы эти тайны никогда не раскрылись? А?
И, к его величайшему изумлению, – уже в который раз за этот проклятый вечер, – ротмистр громко, совершенно обыденно ответил:
– Нет-с, ваше высокопревосходительство. Вас убивать не надо. Вы сами себя убьёте. Прощайте-с, – добавил он, козырнув.
Отвернулся и зашагал к поджидавшему его Дрентельну.
А Маков остался стоять, открыв рот. Потом опомнился, чертыхнулся, и двинулся по проспекту такой свирепой походкой, что редкие припозднившиеся прохожие шарахались от него.
Жена еще не спала. Вышла, взглянула на Льва Саввича.
– Что-то на тебе лица нет…
– Нет – и не надо, – буркнул Маков, проходя в кабинет.
Жену он не любил. Не любил давно, хотя женился по самой что ни на есть высокой, до отчаянности, любви. Брак был неравным: будучи молодым офицером, во время учебного похода Лев Саввич по уши влюбился в дочку хозяина, в доме которого квартировал.
Дочь показалась ему не просто красавицей – идеалом. Точёная фигурка, благороднейшие черты лица, прекрасный глубокий взгляд… Трудно было поверить, что она плебейского происхождения, а отец её лишь недавно выкупил себя и семью у барина.
История тянулась долго, со скандалами: родственники не могли смириться с выбором Макова, говорили, что карьера его погибнет, что с женой, едва грамотной, ему просто не о чем будет говорить, что, в конце концов, он кончит плохо. Маков не слушал, ругался, и всё-таки настоял на своём: привёз из орловской глухомани в столицу красавицу-жену.