И лишь спустя год-два, когда спала с глаз розовая пелена, Маков вдруг с ужасом осознал, что его красавица – набитая дура. Мало того, она еще кичлива, капризна, ленива и в обыденной жизни просто невыносима: всегда молчит и либо лежит на диване, листая модные журналы и каталоги, либо спит, либо судачит на кухне с прислугой. Правда, у неё было ещё одно излюбленное занятие: вырядившись по парижскому фасону, она могла целыми днями бродить по магазинам, не брезгуя даже захудалыми лавками.
В общем, семейная жизнь не сложилась. И Маков с головой ушёл в работу, бывало, и ночевал в казармах. И возвращался домой каждый раз с чувством отвращения к себе, к своему дому, и даже к детям – милым близняшкам Оле и Коле.
Оба ребёнка умерли, едва им минуло пять лет.
С тех пор Маков окончательно отдалился от супруги, предпочитал спать в кабинете, обедать тоже, и вообще старался как можно реже встречаться с женой. Иной раз по целым неделям не виделись.
«И слава Богу!» – думал Лев Саввич.
Он лишь следил за тем, чтобы у жены всегда имелись деньги, и не было, таким образом, повода встретиться с ним. Но с деньгами иной раз приходилось туговато. Помимо других своих «достоинств», супруга обладала ещё одним: она умудрялась тратить чудовищные суммы на безделушки и различные чудодейственные притирки и мази, о которых вычитала в журналах. При этом совершенно не помнила, сколько потратила и что именно купила…
Абсюрд…
Маков прошёл к себе, снял мундир, и вдруг заметил на своём рабочем столе пухлую папку с вензелем министерства двора. Папка лежала точно посередине стола, как бы приглашая заглянуть в неё.
Лев Саввич почувствовал, как сильно и больно забилось сердце.
Словно что-то подсказало ему: всё, жизнь его кончена.
Маков переоделся, умылся, выпил крепкого чаю. Он знал, что просто пытается оттянуть время. Он стал прохаживаться по кабинету, пытаясь не глядеть на папку, и уже догадываясь, что именно в ней содержится.
Кстати, откуда она здесь взялась? Доставил фельдъегерь, видимо. А на стол кто положил? Не прислуга же!
«Жена! – догадался Маков. – Только она, кукла безмозглая, могла сюда войти и эту папку между делом шлёпнуть на стол!»
Подумав о жене, он тут же вспомнил и о деньгах. Деньги он давно уже прятал от жены, передавая ей лишь часть. А когда у неё бывали какие-то срочные траты (что случалось с тягостной периодичностью приблизительно раз в две недели), открывал секретный ящик в столе и выдавал требуемое. Ящик был устроен хитро, итальянцем-краснодеревщиком, жившим лет двести назад. Открываешь ящик – он пуст. Нужно было сначала нажать особый рычажок сбоку, – и тогда ящик открывался по-настоящему, а фальшивая задняя панель оказывалась плотно прижатой к передней.
Маков тотчас же подошёл к столу, открыл секретный ящик. Там лежало несколько ассигнаций, хотя ещё вчера – он проверял, – была целая пачка толщиной в два пальца. Догадалась, значит. Вызнала. Дура-дура, а когда о деньгах речь, – по-собачьи их чует, везде находит. Маков уныло выругался, захлопнул ящик, и снова стал бродить по кабинету.
Было уже два часа пополуночи. Маков смертельно устал. Он прилёг было на диван, почти задремал, и внезапно очнулся; вскочил. Бросился к столу, открыл папку.
«Доклад на Высочайшее имя Государственного инспектора, генерал-адъютанта свиты Черемнина о результатах проверки финансового состояния Министерства внутренних дел.
Проверку проводили:
Тайный Советник И. В. Балагуров,
Действительный статский советник А. С. Кресс,
Статс-секретарь В. М. Макаров.
Заверено: государственный секретарь Е. А. Перетц».
Маков прочитал первые строки доклада, и в глазах у него потемнело.
То, что в министерстве воровали все кому не лень, Макову было известно. Самых отъявленных взяточников и казнокрадов, как это и было принято в любом министерстве, пересаживали с одного тёплого места на другое, в крайних случаях – понижали в должности или посылали воровать в губернии.
И, в принципе, то, что содержалось в докладе Балагурова, самому Макову ничем не грозило. Государь, – это все знали, – к взяточникам относился либерально, полагая, что натуру человеческую невозможно исправить.
Но вслед за докладом пошли докладные записки: чиновники министерства доносили друг на друга. Все эти доносы шли не только, как было положено, по начальству, но и в самые различные инстанции, вплоть до «на Высочайшее Имя».
Маков порылся дальше в папке. И обомлел. Дальше шли расписки в получении денег. Не только мелкими чиновниками, но и столоначальниками, начальниками департаментов и, наконец, товарищами министра.
Маков перевернул папку и начал листать с конца. В конце, как он и ожидал, главным героем бумаг был он сам, Лев Саввич Маков. Не только доносы на него подчинённых – к этим доносам Маков давно привык. Здесь были копии разрешительных документов на открытие акционерных обществ, банков, товариществ, под которыми стояла его, Макова, подпись. А к копиям приколоты расписки в получении денег, векселей, акций. Маков не помнил, чтобы он получал такие суммы. Приглядевшись, понял: всё это – подделка. Впрочем, сути дела это не меняло.
Среди документов, уже под утро, Лев Саввич обнаружил лист бумаги, вначале им не замеченный. На нём было размашисто написано: «Вы всё ещё желаете найти Истину?»
Рассвет застал Макова полуодетым, за столом, засыпанным бумагами. Лев Саввич в эту ночь испытал почти всю гамму человеческих чувств: страх, возмущение, обиду, злость, гнев, отвращение. К рассвету осталось только чувство глубокого опустошения. Да ещё, пожалуй, лёгкая горечь.
Он умылся, оделся, напился крепчайшего кофе и отправился к градоначальнику.
Александр Елпидифорович Зуров вышел из-за стола ему навстречу. Громадная чёрная борода Зурова выглядела устрашающе, делая его похожим на дикого горца.
– Лев Саввич! – с лёгким кавказским акцентом воскликнул Зуров. – Чему обязан в столь ранний час?
Они обменялись рукопожатиями. Маков глубоко вздохнул:
– Разрешите присесть, Александр Елпидифорович?
– Ну, разумеется, садитесь! Вид у вас неважный. Что-нибудь произошло?
– Произошло…
И Маков, глубоко вздохнув, начал рассказывать о вечерней «экскурсии».
– Господь с вами! – перебил его Зуров. – Что вы такое говорите? Подождите, я вызову начальника сыскного отделения…
– Не надо, – Маков поморщился. – Я уверен, что и он принимает деятельное участие в этом… заговоре.
Брови Зурова поползли вверх.
– Как вы сказали?
– Да. Вы не ослышались. Речь идёт о широком заговоре, в котором принимают участие Третье отделение, сыскные подразделения полиции, корпус жандармов и, уверен, многие высшие должностные лица империи. Не знаю, проникла ли эта зараза и в армию.
Он вопросительно взглянул на Зурова, который имел звание генерала от кавалерии и репутацию честного и отважного человека.
Зуров, привскочив, произнёс с резко усилившимся акцентом:
– Кыллянус! Мамой кыллянус, – нэ знаю, какой заговор, а?
Маков опустил глаза.
– Я вам верю, Александр Елпидифорович.
Он внезапно поднялся.
– Прощайте.
Александр Елпидифорович тоже встал, вышел из-за стола. Выглядел он совершенно обескураженным.
– Куда же вы тэпэрь, Лэв Саввич?
– Заеду к графу Адлербергу. Кажется, он ещё не уехал в Ливадию…
Зуров не успел больше ничего сказать: Маков вышел из кабинета.
Адлерберг, действительно, был у себя, в Зимнем. Он не поднялся навстречу Макову, а только как-то судорожно стиснул бумагу, которую только что читал.
Маков стоял перед ним, ждал. Лицо Адлерберга побагровело, он как будто ощетинился, и в то же время – Маков почти был уверен в этом, – поджал хвост.