– Кто же это постарался? – со скрытой иронией спросила Макова.
– Кто? Константин Петрович Победоносцев. Кажется, вы виделись с ним на похоронах.
– Это который в очках, на сову похож? – Елизавета Яковлевна усмехнулась. – Вот уж никогда не поверю!
– Почему же?
– Да потому… Потому, что он-то Льва Саввича и убил!
Фёдор Михайлович в изумлении откинулся на спинку стула, во все глаза глядя на Елизавету Яковлевну.
– С чего вы это взяли? – наконец выговорил он.
– А с того… Помню я, как он на Льва Саввича смотрел, на портрет в крепе… И как на меня посмотрел, выходя.
Фёдор Михайлович слегка натянуто рассмеялся:
– Ну, извините… Я Константина Петровича давно знаю и уважаю. И не могу поверить, чтобы он оказался замешан в этой истории!
– Плохо, значит, знаете! – сквозь зубы ответила Макова, повернулась к стене, завозилась, роясь под подушкой.
Потом внезапно обернулась и протянула Фёдору Михайловичу связку ключей.
– Нате… – сказала просто. – Тут и от кабинета, и от секретных ящиков в столах. И от шкапа несгораемого…
Фёдор Михайлович в изумлении смотрел на неё.
– Берите, что ли! – повысила голос Елизавета Яковлевна. – Пока не передумала. Если там бумаги такие, что из-за них убить могут, – возьмите их да унесите.
Фёдор Михайлович взял тяжёлую связку.
– Откуда же они у вас?
Елизавета Яковлевна, глядя в потолок, ответила:
– Давно сделала, со слепков… Деньги я у Льва Саввича искала… Дура.
И вдруг заплакала навзрыд.
Фёдор Михайлович вынес из кабинета две основательные связки бумаг. Сказал Ивану Ивановичу:
– Упакуйте-ка это… Хоть в чемодан, что ли. Или в ящик.
Иван Иванович посмотрел на связки. Кивнул.
– И спрячьте покуда у себя в комнате. Вечером я приду, увезу. Только помните: цены этим бумагам нет. Они сейчас человеческих жизней дороже.
Иван Иванович пытливо взглянул в глаза Фёдора Михайловича, серьёзно кивнул. Сказал вполголоса:
– Понимаем-с.
– И после о них – никому ни звука! – строго сказал Фёдор Михайлович. – Иначе… Не только хозяина потеряете… Или хозяйку. Может статься, что и собственную голову.
Дворецкий снова кивнул.
Выйдя от Маковой, Фёдор Михайлович глубоко задумался. При всей её простоте, она проницательна и откровенна. Но Константин Петрович Победоносцев? Неужели?
Фёдор Михайлович вспоминал. Победоносцев, будучи преподавателем в университете, подружился со студентом Анатолием Фёдоровичем Кони. Да так, что Кони к месту и не к месту любил поминать своего «любимого учителя». Потом Кони, завязав знакомство на немецком курорте с будущим министром юстиции Паленом, быстро пошёл вверх по служебной лестнице. Пален, став министром, тут же выписал Кони из Харькова в столицу. И через некоторое время Кони занял пост председателя окружного суда. Именно Кони сделал всё от него зависящее, чтобы эта «капитанская дочка» Засулич была оправдана. Анатолий Фёдорович грубил свидетелям, обрывал их на полуслове, ловил на неточностях. И в то же время с готовностью принимал все возражения защиты.
Кстати, вскоре после процесса Кони в очередной раз захворал и уехал в Германию на воды. Говорят, что эта странная болезнь его мучает с молодых лет: нападают вдруг приступы ипохондрии. Апатия, вялость, тоска…
Когда Анатолий Фёдорович, ещё в молодости, впервые со своей хворью обратился к врачу, тот осмотрел его, посмеялся и сказал:
– Ваша болезнь, молодой человек, лечится очень просто: езжайте в Европу, по всем столицам. И пробуйте разные сорта пива. Можно – в обществе хорошеньких барышень!
Анатолий Фёдорович тогда крепко обиделся. Но совету доктора внял, – правда, лишь отчасти: поехал в Карлсбад, на воды, и в скором времени странный приступ прошёл.
С тех пор болезнь часто настигала Анатолия Фёдоровича, причём всегда, прямо скажем, вовремя: в тот момент, когда ему грозили мнимые или вероятные служебные неприятности. Анатолий Фёдорович, предчувствуя неладное, всегда впадал в чёрную меланхолию, брал отпуск и уезжал на воды.
При этом, в особенности после оправдательного процесса Засулич, Кони слыл большим либералом, познакомился с самыми выдающимися людьми своего времени, встречался с писателем графом Толстым, был вхож во все либеральные салоны.
А Константин Петрович Победоносцев тем временем стал воспитателем наследника, цесаревича Александра Александровича. Всегда предельно вежливый, неравнодушный к искусствам, – именно Константин Петрович настоял на том, чтобы Фёдор Михайлович стал вхож в Аничков дворец. Даже читал там, в узком семейном кругу, отрывки из своих новых произведений.
С другой стороны, уже несколько лет состоя в близких отношениях с семьёй цесаревича, Победоносцев не мог не знать все тайны Аничкова дворца.
Фёдор Михайлович, глубоко задумавшись, шагал по мостовой, не замечая, что ему уступают дорогу. Это было странно: обычно дорогу встречным прохожим уступал он сам. Так и шёл нервной, подрагивающей походкой, заранее уклоняясь в сторону при виде встречного прохожего.
Скверная каторжная привычка. Но – въелась в плоть и кровь…
Так значит, вот где нужно поискать ответ: у Константина Петровича Победоносцева!
Боже мой, что творится! Какие двуличные, готовые на любой безнравственный поступок, люди! Какие воистину фантастические времена!..
Дрентельн стремительно вошёл в кабинет Комарова. Тот вскочил, одёрнул мундир:
– Ваше высокопревосходительство?..
– Не надо «превосходительств», – отмахнулся Дрентельн. – Я всего лишь проезжал мимо, решил заглянуть. Садитесь. Да и я вместе с вами…
Дрентельн тяжеловато опустился в кресло у стола. Комаров тоже сел.
– Вообще говоря, у меня два вопроса, – сказал Дрентельн. – Первый – наиболее деликатный. О вдове генерала Макова…
Он поднял на Комарова глаза, побарабанил пухлыми пальцами по столешнице, слегка сдвинув бумаги.
– Константин Петрович намекнул мне, а я передал вам, что госпожа Макова может сыграть роль «случайного элемента»…
– Я помню, – отозвался Комаров. – И действовал в духе ваших указаний. Не далее как неделю назад один из лучших наших агентов пытался подкараулить Макову на кладбище Новодевичьего монастыря.
Дрентельн снова побарабанил пальцами.
– Ну, и?..
Комаров слегка замялся.
– Видите ли, Александр Романович… Инсценировать самоубийство Макова, даже на глазах у десятков свидетелей, оказалось довольно просто. А вот с госпожой Маковой… Кладбище при монастыре совсем небольшое. Особо не развернёшься. Поднимется крик, – монахини сбегутся. К тому же Макова была на кладбище не одна.
– Вот как? С кем же?
Комаров кашлянул.
– Как это ни удивительно – с известным литератором господином Достоевским.
– A-a! – неопределённо сказал Дрентельн. – Ну-ну?
– Агент, увидев их вместе, отказался от предприятия…
Дрентельн вздохнул.
– Естественно. Не хватало нам ещё господина Достоевского живьём в пустую могилу закопать… – при этих словах Комаров слегка вздрогнул. – Шуму будет! К тому же господин Достоевский, насколько мне известно, состоит в дружбе с Константином Петровичем и с его подачи даже стал вхож в Аничков дворец… Кстати, кто он, этот ваш агент? Уж не Петруша ли Старушкин?
И Дрентельн проницательно посмотрел на Комарова.
– Он, – слегка смутившись, подтвердил Комаров.
– Однако, скажу я вам, это не лучший выбор. Ваш Петруша, насколько я знаю, просто зверь.
Комаров молчал.
– Нет, не лучший, не лучший выбор, – повторил Дрентельн.
После паузы Комаров спросил:
– Какие же будут указания?
Дрентельн побарабанил пальцами, покрутил мраморное пресс-папье.
– Думаю, что Константин Петрович преувеличивает опасность. Маков практически не общался с женой, – об этом знает весь свет. Так что в этом деле нас интересует не столько сама вдова, сколько секреты, которые хранятся в личном домашнем архиве Льва Саввича.