– Откуда… откуда ты, чёрт, их знаешь?
– А потому и знаю, что чёрт, – ответил Петруша задумчиво. – Ну, так скажешь, или мне тебя ножичком пощекотать? Генералов щекотать редко приходилось: а больно охота. Чего простых жандармов да солдат пытать? Это всё наш брат, подневольный. А вот генералу кровь пустить…
Голос у Петруши стал почти мечтательным. Комаров почувствовал, что у него кругом пошла голова. Он ухватился за края кровати, чтобы не упасть. Кисточка ночного колпака свесилась на глаз, мешала смотреть. Комаров дунул на неё, как на муху.
– Ну, так пощекотать, ай так скажешь?
– А? – опомнился Комаров. – Да… Террористы… У них съезд намечен, совещание такое. В Воронеже.
Петруша кивнул.
– Про съезд мы понимаем. А вот про Воронеж – сумление берёт.
Он привстал со стола, поплевал в ладонь и затушил в ней цигарку. Потянулся к голенищу. Комаров испугался.
– Постой! Постой, я всё скажу… Съезд в Воронеже будет, в двадцатых числах, точно. Но главари решили сначала в Липецке дела обсудить, в узком кругу. Видишь ли, у них там раскол: одни за террор стоят, другие больше на пропаганду напирают.
– Это нам ни к чему, – сказал Петруша. – Раскол нас не касается. А ты скажи, где Баранников с Сухановым.
Он сделал движение, Комаров подумал – опять к голенищу потянулся, за ножом, – и торопливо выкрикнул:
– Эти сначала в Липецк поедут! А может, и уже там. Эти – за террор!..
– Эх! – вздохнул Петруша. – За террор, говоришь? Хорошие, видать, люди… Даже не хочется их резать-то. Но придётся.
Он спрыгнул со стола.
– Ты чего? – Комаров подпрыгнул на постели, забился в самый угол.
Петруша склонил голову, очки сверкнули.
«Размышляет! – догадался Комаров, едва понимая, что происходит. Сердце ухало и проваливалось в живот, и от этого в груди появлялась тянущая боль. – Свидетелей оставлять не любит… Значит, и меня…»
Он не успел додумать – раздался ласковый голос Петруши:
– Ладноть. Живи покуда. Может, их в Липецке и не найду. Вот тогда вернусь и, не обессудь, до смерти защекочу. По лоскутку твою бархатную кожу-то снимать буду. Очень уж интересно посмотреть: какая она у вас, генералов, кожа-то…
Он развернулся, откинул штору; окно оказалось открыто. Петруша вскочил на подоконник и исчез.
И тотчас же Комаров закричал:
– Эй! Кто-нибудь! Ивашка, Федька, – все сюда!..
И ослабел. Сердце никак не хотело возвращаться на своё место. Как сквозь пелену Комаров увидел вбежавшего со свечой камердинера, за ним маячил в белой рубахе до пят дворецкий.
– Врача… – выдохнул Комаров. И больше ничего не сумел сказать.
– Должно, с сердцем плохо… – сказал Ивашка. – Слышь, Егорыч, пошли Аглаю за доктором. А я ему покуда капель дам… Заработался, вишь, Александр Владимирович. Себя совсем не жалеет…
Той же ночью Михайлов встретился с Квятковским и Пресняковым.
Выслушав рассказ о бойне в Сестрорецке, Михайлов сказал:
– Значит, Петруша вырвался на свободу.
Он поколебался, потом вытащил из нагрудного кармана сложенную записку.
– Вот, сегодня получил… Первое письмо неизвестный наш доброжелатель Баранникову под дверь подсунул. А второе… Ну, это не важно. Главное, что получено оно от человека надёжного, которому можно безусловно доверять, и который уже много раз нам помогал…
– От Корфа, что ли? – поинтересовался Квятковский безучастным голосом.
Михайлов покраснел.
– Да, от Корфа… Понимаете, очень уж много людей в эту историю втянуто. Не хотел говорить… А как ты догадался?
Он поднял на Квятковского подслеповатые глаза. Квятковский улыбнулся:
– Да я сам у него на днях ночевал. Вот и пришло на ум: «надёжный, можно доверять, много помогал»… Сколько у нас таких? По пальцам можно перечесть.
Михайлов сказал:
– Ну, если считать – пальцев не хватит… Но к делу.
Он развернул записку и положил на стол.
Всё тем же каллиграфическим почерком на небольшом листке было выведено: «Близнеца зовут Петруша. Сегодня он был у квартиры господина Алафузова и интересовался им».
– Ух ты, почерк-то какой! – восхитился Пресняков. – Я сколько раз пробовал каллиграфией заниматься – руководства покупал, перья особые… Но такое… Это ж, господа, искусство!
– Искусство, – согласился Михайлов. – А теперь нам известна и кличка этого мастера.
Он кивнул на записку. Внизу, на самом краю листа, было написано всего одно слово: «Эхо».
– Гм, – промычал Квятковский. – А может, это слово случайно здесь? Ну, написано для тренировки… Видите, лист обрезан: может быть, это к записке и не относится.
– Сомневаюсь, – сказал Михайлов. – Только вот что. Думаю, что и Баранникова, и Суханова Убивец Второй знает по фотографиям. И даже, возможно, уже узнал, что в Питере их нет. Что он будет делать дальше?
– Поедет за ними в Липецк! – уверенно сказал Пресняков.
– Это откуда же у тебя такая уверенность? – спросил Квятковский. – Человек он, конечно, ловкий и хитрый, но внешность-то такая, что любой узнает! А его сейчас, после бойни в Сестрорецке, наверняка все жандармы ищут. Может быть, и сцапали уже!
Пресняков усмехнулся.
– Ты вспомни, что он на даче сотворил… Сцапаешь такого…
Михайлов поднялся.
– Ну, господа, медлить нельзя. Пора и нам в Липецк. Я еду сегодня вечером, через Москву и Киев.
– Так и мы сегодня вечером, – заявил Квятковский и подмигнул Преснякову. – С поезда на поезд – оно быстрее выйдет…
ЛИПЕЦК.
Июнь 1879 года.
– Господа! Здесь собрались те, кто поддерживает нашу новую тактику: беспощадный террор, решительный ответ белому террору. Под лозунгом «Смерть за смерть»! По методу Шарлотты Корде и Вильгельма Телля!..
Морозов, только что нелегально вернувшийся из Женевы, волновался, и, как обычно, начал говорить слишком красиво.
Народовольцы, расположившиеся посреди живописной поляны в окрестностях Липецка, пили вино, закусывали, лёжа на траве. Вера сидела за импровизированной скатертью-самобранкой. Геся с сачком для ловли бабочек бродила по краю поляны.
– Прежде всего в повестке дня вопрос о создании нового Исполнительного Комитета.
– Да этот вопрос чего обсуждать? – крикнул коренастый, уверенный в себе человек. – Давайте сразу дальше по повестке…
Морозов посмотрел на него.
– А вдруг найдутся те, кто против?
– Здесь?.. Ну, тогда я не знаю, зачем мы сюда отдельно от плехановцев приехали…
Михайлов поднялся, отряхнул брюки.
– Нет, мы всё же проголосуем. И если найдутся те, кто сомневается, – они смогут покинуть наше собрание до того, как мы начнём обсуждать оргвопросы.
Он оглядел собравшихся.
– Наша цель – беспощадный террор, как правильно сказал Николай, – продолжал Михайлов. – Но не только террор. А и дезорганизация. Лозунг «око за око» не совсем правилен. Мы должны всеми силами и средствами мешать жандармерии, охранке, полиции, любому царскому сатрапу, исполнять их прямые обязанности. Каждый наш удар – это удар не только по конкретному тирану, но и по всей системе, по монархизму! Если взрыв – он должен прогреметь на всю Россию!..
– Дельно, – заметил коренастый.
– Итак, теперь вот что. Те, кто сомневается в нашей тактике, могут сейчас же покинуть собрание. Мы их поймём и ни в чём не станем упрекать.
Он перевёл дыхание. Всё стихло. Стало слышно басовитое жужжание шмеля, кружившего над «самобранкой ». Двое-трое человек переглянулись. Поднялись.
– Извините нас, господа… Но… – сказал Попов.
– Не извиняйтесь, пожалуйста, – прервал Михайлов. – Мы же договорились: никаких обид. В конце концов, мы делаем одно общее дело. Только разными средствами.
– До встречи в Воронеже, – буркнул Попов, и, увлекая за собой остальных, двинулся к тропинке.
– До встречи! – повеселевшим голосом крикнул Михайлов. – Ну, а теперь можно приступить ко второму вопросу. Мы создаём новый Исполнительный комитет и дезорганизационную группу. Сегодня здесь присутствуют новые товарищи – «южане». Я думаю, будет правильно, если их поручители сначала расскажут о каждом из новичков, – а их трое, – а после выступят и сами нович…