– Ну, не мёртвого же, – буркнул Желябов. – Мёртвого, – какой толк? Надо, чтобы он хоть раз в жизни испытал то же самое, что испытывали его жертвы.
Фроленко молча оглядел всех.
– Я пойду, если надо, – сказал он.
– И я, – отозвался Пресняков.
– Ну, естественно, и мне придётся… – заметил Баранников. – Опыт у меня, знаете ли, есть. Как с этой породой обращаться…
– Думаю, хватит, – сказал Желябов.
Он взглянул на Морозова, усмехнулся:
– Значит, не всех кровью-то повяжем, а?..
Извозчиков, доставивших террористов на место пикника, отпустили ещё утром. Оставалась одна пролётка, на которой приехали Желябов, Фроленко и Колоткевич.
Убивцу связали не только руки, но и ноги. Положили на пол пролётки. Кучером сел Желябов, внутри, едва уместившись, втиснулись остальные.
Пролётка уехала. Те, кому не досталось места в пролетке, потянулись лесными тропинками в сторону города.
Петруша лежал поперёк рельсов. Ступни ног свешивались по одну сторону колеи, голова – по другую. Руки его – каждая по отдельности, – были связаны брючными ремнями, продетыми под рельс. Ноги перехватывал другой ремень. Он тоже был продет под рельс. И снова: поза привязанного напоминала распятие.
Над Петрушей раскинулось прекрасное южное звёздное небо. Вокруг не было ни души, только поле да тёмные рощи. Петруша шевелил губами: он вспоминал названия созвездий и звёзд, которые запомнил ещё с детства, когда Илюша раздобыл переводную книжку по астрономии француза Фламмариона.
– Это, значит, созвездие Орион. А вот те, махонькие, поперёк – Пояс Ориона. А вон, стало быть, и Медведица, которая путь указует Полярной звездой. А вон та, большая, – Сириус. Только вот забыл… Сириус вечером восходит, а Вега утром? Или наоборот?..
В дальней роще хрипло каркнула ворона.
Петруша сказал:
– Не каркай на свою голову!
Потом насторожился и хрипло вымолвил:
– Паровоз идёт, кажись…
Он извернулся, приложил ухо к рельсу. Долго лежал, пока не почувствовал слабую вибрацию.
– Ну, вскорости, значит, здесь будет. А интересно, паровоз большой или маленький? Должно полагать, маленький: дорога-то не магистральная, и куды ведёт – кто знает?..
«В Ад она ведёт. В Ад она ведёт…» – застучало вдруг в голове.
Петруша тревожно приподнял голову.
В чёрной тьме, низко-низко над землёй, засветились два страшных жёлтых глаза.
– Ну, таперя, брат Илюша, значица, моя очередь подоспела, – выговорил Убивец. – Слышь, Илюха, ай нет? Нынче встренемся. На облацех, альбо в подземной тьме окаянной…
Хотел ещё что-то сказать, но паровоз заревел издалека, заглушая все звуки.
Приближался стук громадных железных колёс. И быстро вырастало из тьмы огнеглазое чудище, с фонтаном искр поверху, оглушительно, надрывно ревя…
Глава 14
СПб ЖАНДАРМСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ.
Июнь 1879 года.
Александр Владимирович, морщась, слушал доклад своего секретаря майора Байкова. Байков кратко излагал рапорты губернских жандармских управлений, поступивших в Петербург за последние сутки.
Всё было знакомо, скучно, неинтересно. Прикрыв глаза ладонью – глаза были красными, под глазами – мешки, – Комаров слушал вполуха. Это были не агентурные данные, а официальные сообщения из губернских управлений. О перемещениях в составе управлений, новых назначениях, сведения о количестве поднадзорных и так далее. Редко-редко мелькало что-то интересное, – майор Байков, уловив настроение своего командира, начал комкать доклад, выкладывая самое интересное. Но интересного было мало. Байков полистал бумаги, наткнулся на что-то интересное и сказал:
– А вот, Александр Владимирович, что сообщают из Чернигова…
Комаров, не отрывая ладони ото лба, фыркнул, пожал плечами. Дескать, ну-ну. И что же там такого интересного, в сообщении из Чернигова? Но уже при следующих словах Байкова Комаров невольно убрал руку и взглянул на майора каким-то странным взглядом. Были в этом взгляде и изумление, и даже какой-то почти детский страх.
– Умер коллежский секретарь Старушкин, – продолжал Байков. – Если вы помните, Александр Владимирович…
– Да, помню, – хриплым голосом оборвал его Комаров. – Отец Убивцев наших.
Он помолчал. Глаза его как-то странно блуждали, ни на чём не задерживаясь; плечи поднялись.
– Ну? – вдруг почти вскрикнул он. – Умер этот Старушкин, и что?
Байков продолжил слегка обиженным тоном:
– Интересно, конечно, не то, что этот Старушкин умер. Сильно пил, и умер с перепою… Интересно другое: оказывается, у этих Старушкиных не два сына было, а три.
Комаров посмотрел прямо в глаза Байкову. Смотрел не мигая.
– Что? – теперь его голос упал до шёпота. – Что вы сказали?
Байков едва заметно пожал плечами и повторил:
– У Старушкиных, судя по донесению, было три сына. Старшие – близнецы Илья и Пётр, Убивцы. И младший… – Байков глянул в бумагу, – Антоша. Антон, то есть. Так вот, когда старшие прославились своими уголовными подвигами, госпожа Старушкина решила во что бы то ни стало спасти младшего сына. В детстве его надолго сажали на цепь в сарае. Потом прятали в погреб, где этот Антоша жил месяцами. Действия жандармского пристава Булыгина, который по вашему указанию разыскал семью Илюши, особенно напугали Старушкину. И добрая мать навсегда заперла младшего сына в подполье. Там он и жил до сего времени. Из подполья его извлёк сам пристав, уже после смерти господина Старушкина. Антоша за время пребывания в подполье одичал: почти разучился говорить, ходил сильно согнувшись и пригнув голову. Когда его вытащили наружу – бросался на людей. Пристав тотчас же поместил его в камеру и провёл медицинское освидетельствование. Судя по докладу докторов, Антоша психически болен и нуждается в длительном лечении. Мать ежедневно приходит в острог, носит сыну передачи. Неоднократно пыталась добиться встречи с Булыгиным, но тот отказывался под разными предлогами. Женщина она малограмотная, забитая мужем и нуждою, и Булыгин не желал выслушивать её причитания и жалобы…
Комаров как-то странно дёрнулся: всем телом, будто марионетка.
– А сколько… – тем же хриплым полушёпотом спросил он, – сколько же лет этому… Антоше?
Байков снова заглянул в бумаги.
– Тут ничего не сказано… Сказано только, что паспорта он не получал по неизвестным причинам. А! Вот: по заключению медицинских экспертов, Антоше приблизительно от 16 до 22 лет.
Он коротко взглянул на Комарова. Комаров сидел мешком, как неживой, с остекленевшими глазами. Лоб блестел от испарины.
– Александр Владимирович! – испугался Байков. – Что с вами? Вам плохо?
– Нет, – тут же отозвался Комаров. Привстал, снова упал в кресло. – Что вы спрашиваете, ей-богу… Да, мне нехорошо… Однако…
Он снова завращал глазами, потом внезапно остановил их на Байкове.
– А вот что. Затребуйте-ка этого Антошу сюда, к нам. Чтоб под строжайшим надзором, и секретно…
– Но… – Байков хотел возразить, но передумал. Как-то неловко попятился к выходу.
– Да! – вскрикнул Комаров, оживляясь. – И мамашу его, эту Старушкину, – тоже к нам! Всю семью! И пусть других Старушкиных, родственников, тоже допросят, и, лучше всего, – в острог.
– Да как же… и за что же… – прошептал совсем сбитый с толку Байков.
– А так! Немедленно телеграфируйте в Чернигов! Чтобы всю эту семью, весь род – под корень! Понятно вам?
Байков дико посмотрел на командира, хотел опять возразить, но услышал:
– Марш!!
Повернулся, как на учениях, и, не чуя под собой ног, почти выбежал из кабинета.
Через несколько часов Байков осторожно заглянул в кабинет. Комаров сидел за столом, с отсутствующим видом перебирая одни и те же бумаги. Заметив Байкова, он даже привскочил: