Выбрать главу

— Все завтра домой поедете! — резюмирует она.

Константиновна грозит нам наигранно кулаком и уходит следом за начальницей, чтобы провести с ней мировую беседу и рассказать о том, какие мы на самом деле замечательные и интересные личности.

Мы расходимся. Девчонки убирают бутылки. Всем неприятно и немного тревожно.

— А фиг там они нас отправят назад! Где они обратные билеты на нас всех найдут в разгар сезона? — комментирует Славик и снимает общее напряжение, в том числе и с самого себя. Мы ухмыляемся и остаемся курить на крыше.

* * *

На следующий день мы сидим на длинном бетонном волнорезе. Когда хочется купаться, мы просто прыгаем с него, плаваем, а потом взбираемся по его покатому носу, держась за веревку, привязанную кем-то для удобства.

Саня не купается. Он не умеет плавать. С оттенком зависти он смотрит, как мы бесстрашно уходим в прыжке под воду руками вперед. Вода чистая и прозрачная. Ныряющих видно хорошо.

— Саня, давай к нам! — кричим мы игриво ему из воды.

Он отмахивается некоторое время. Потом неожиданно встает, подходит к краю волнореза. Высота от поверхности воды до бетонного края около полуметра.

— Пацаны, если что, вытащите? — спрашивает он.

— Конечно! — смеемся мы, совершенно не подозревая о серьезности вопроса.

На лице Сани проносится масса эмоций. Он ведет внутреннюю войну с самим собой и я понимаю, что он действительно сейчас прыгнет. Вода скрывает его от нас на несколько долгих секунд. Наконец, его мокрая голова появляется над поверхностью воды. В глазах отпечатывается ужас. Его тело попало в непривычную среду. Саня пытается выбраться из нее и отчаянно молотит руками и ногами. Мы бросаемся к нему, и он цепляется за нас всеми возможными способами. Обхватив меня и Славика, он начинает тащить нас под воду. Мы ныряем и вырываемся. Я пытаюсь поддержать его, одной рукой держа под грудь, как держат над водой маленьких детей, но Саня снова топит меня. Невероятным усилием он самостоятельно доплывает до стены волнореза. Я впервые вижу, как человек может лезть на одних руках по вертикальному бетону. Саня цепляется кончиками пальцев за край волнореза, там его пытается подхватить Серега. Но их мокрые руки скользят и расцепляются. Саня опять летит в воду, выныривает и додумывается перевернуться на спину. Как ни странно, на спине он проворно начинает плыть к берегу, мы устремляемся за ним.

— Мля, кажется чуть не утонул. — говорит Саня, лёжа на спине.

— А мы, кажется, совсем не умеем спасать людей в воде. — чешем затылки я и Славик.

На следующий день Саня опять поплыл. Не спеша, потихоньку, возле берега, но он все-таки поплыл.

* * *

Вечером я и Саня долго не могли уснуть. Мы сделали кофе, взяли по сигарете и поднялись на солярий. Ночной курортный город раскинулся внизу, шумел прибоем и отголосками музыки ресторанов. Дул очень приятный ветер, который освежал и подкрашивал ярко-красным кончики наших сигарет.

— Знаешь, иногда мне кажется, что кроме тебя у меня никого в жизни больше нет. — очень неожиданно сказал мне Саня. — С матерью начались напряженные отношения. Отца у меня, как и у тебя нет. Друзей настоящих тоже. Подруги и той нет. Только наш подвальчик. И его скоро не станет. Последний год учебы. Дальше что?

— Все будет нормально. Поступим в ВУЗы, будем и дальше вместе.

Мы еще долго говорили, и эта беседа была впервые такой доверительной и откровенной между нами. В шестнадцать лет дружба большая и важная ценность. У нас появилось ощущение, что рядом есть то самое надежное плечо товарища, о котором так много писали в книгах о войне. Я даже понял, что дружба, в сущности, отличается от любви, в принятом понимании, только отсутствием физического влечения. По эмоциям она бывает столь же сильной. И, наверное, более надежной и длительной. Или это в шестнадцать лет она может быть такой? В юные годы люди воспринимаются целостно, без деталей. Либо человек твой, и ты общаешься с ним, либо — нет. А потом это ощущение куда-то исчезает. И ты начинаешь видеть в людях полутона, замечаешь недостатки и уже не умеешь прощать эти недостатки, как это бывало раньше.

— Есть хочется. — говорю я Сане.

— И мне. Ужин в семь часов вечера — это пытка. К полуночи жрать охота нереально.

— А у тебя есть, что-то в палате?

— Не-а.

— Мы когда в магазин то ходили в последний раз?

— У меня бутылка вина в сумке есть. Можно у второго отряда на еду обменять.