— Стаканы, — словно хирург командует Макс, открывая банку. — Воду! Первые два пошли.
Первыми выступили Серега и Саня. Они опрокидывают по две порции прозрачной жидкости себе в головы. Одна порция самогона, вторая — воды. На глазах появляются слезы.
— Ёп! Сколько тут оборотов? — хрипит Серега.
— Семьдесят! — довольно ухмыляется Макс. — Следующие! — один из стаканчиков достается мне.
Самогон обжигает меня всего изнутри. Из глаз брызгают слезы. Я запиваю водой и вгрызаюсь зубами в яблоко.
— Ого! Я уже чувствую. — улыбается Саня. — Вставляет мгновенно!
— Тихо. — прислушивается Серега. — Конники едут. — приглушенно говорит он. Через несколько секунд недалеко от нас по тропинке проезжает наряд конной милиции. Они главные борцы за трезвое времяпровождение в парке.
— Уехали. Летом они у нас литр вина на землю вылили. Старший из низ выливал, а сержантики чуть не плакали. По глазам было видно, как им жаль. Такой продукт в землю ушел!
Макс разливает сэм еще по паре кругов. Мы опять со слезами проглатываем его домашний продукт.
— Еще по одной? — спросил Макс, когда банка уже значительно опустела.
— Не, Макс, кончай, мы тут ляжем. И так по шарам дало нехило.
— Ладно. Закрываем баночку.
Макс и сам уже окосел. Глупо улыбается, глядя нам в глаза.
— Сейчас поиграем! — грозится он в сторону, где должна быть восьмая школа.
Мы начинаем двигаться дальше, и понимаем, что наши головы соображают, а ноги ходят плохо, и языки заплетаются. От этого нам становится весело, мы долго смеемся друг над другом. Парк наполняется весельем. Кроны огромных вековых деревьев над нашими головами покачиваются, дорога петляет и мы, пошатываясь, бредем играть в футбол.
Нужно ли говорить, что мы проиграли? Проиграли с разгромным счетом! Восьмая нас сделала по полной. Это оттого, что трезвых на поле было всего шесть человек из одиннадцати. Нам всем ввиду общей усталости пришлось принять участие в игре, заменяя друг друга без согласования с судьей. В один момент нас было 13-ть на поле. Но это мало помогало. Игра стала балаганом. Ширма удивлялся тому, почему игроки падают на поле, еще до того как мяч попадал в их ноги. Саня несколько раз ловил мяч руками, потому, что он летел в пустые ворота, в которых Макс, исполняющий обязанности вратаря, падал на покосившихся ногах. От этого нам заклепали еще и два пеналя, третий не забили только оттого, что противник не попал по воротам.
Ширма и наши трезвые футболисты поначалу злились, потом расслабились и воспринимали игру как стёб.
— Да, это был выдающийся матч, — смеялся Ширма, потом он спохватился и вошел в роль разгневанного учителя. — Вы, что выпившие, это все границы переходит? Ладно, главное участие. — смирился он. — но вы на следующий матч лучше не заявляйтесь в таком состоянии.
Мы и не заявились. Его отыграли за нас пацаны с параллели, трезвыми и в ничью. Что автоматически нашу школу от дальнейшего участия в чемпионате отстранило.
— Предлагаю двинуть ко мне, добить эту несчастную банку! — говорит после игры Макс.
— Ой, ё! Ладно.
И мы едем к Максу, его частный двор сегодня сильно пострадает от содержимого наших неокрепших желудков.
— Завтра все идем в театр. Я вам билеты взяла. — радостно сообщает Константиновна.
— У-у… — как-то неопределенно реагируем мы.
— Саня, ты когда-то в театре был? — тихо спрашиваю я.
— Неа.
— И я не был. Может сходим?
— Ясень, что сходим, чего еще делать-то? — весело соглашается Санёк.
На улице оттепель. Заканчивается февраль. Снег почти весь сошел. Грязно, сыро и тепло. Тепло так, как это бывает в конце зимы, когда уже адаптируешься к холоду, и плюс три воспринимается как приход лета.
Черным вечером мы подтягиваемся почти всем классом к зданию нашего местного городского театра. Помимо нас, одинадцатиклассников, пришла еще небольшая группа учеников из девятых.
Я поднимаюсь по лестнице. Театр находится на втором этаже одного из наших ДК. На афише возле массивных дверей с тяжелыми бархатными портьерами написано название пьесы: "Чапаев".
— Это нам, что решили про гражданскую войну какую-то муть впарить? — удивляюсь я.
— Та, какая разница, хули нам! — веселится Саня.
— Ладно, Чапаев, так Чапаев.
У дверей две женщины в длинных юбках и классических белых блузах, поверх которых накинуты на спину и плечи пуховые платки. В здании почти не работает отопление, в батареях еле теплится жизнь. Женщины призывают нас к тишине. Этот провинциальный театр все равно по духу действительно похож на храм искусства. И мы притихаем. Девятые классы спускаются на улицу, чтобы там еще раз перекурить и покуражиться. Их по-видимому загнали сюда принудительно, угрожая двойками. И теперь их учительница уже сама об этом жалеет. Большинство из них уйдет после девятого и им вообще плевать на этот культпоход, лишь бы не испортили и без того неблестящие табеля.