Я обеими руками обнимаю Киру за талию и прижимаюсь к ней ближе, ища в ней точку опоры для своих неумелых телодвижений. Меня постоянно донимает мысль о том, что ее небольшие грудки упираются в мое тело. И я чувствую это через свитер. Потом я начинаю думать, как бы у меня не вышло чего, что может почувствовать бедрами Кира. Даже немного отстраняюсь от нее.
— А ты неплохо танцуешь. — замечает она.
— Да? Странно, вообще-то я не умею. — скромно буркнул я. Но мне приятно, что она так сказала. — Ой, я кажется тебе на ногу наступил.
— Ничего, бывает. — улыбнулась Кира.
В какой-то момент ее щека прижимается к моей. И я касаюсь невзначай ее кожу губами. Она не отстраняется. Ей тоже интересна эта ситуация. Меня обволакивает приятный запах ее волос.
Музыка оканчивается. Я горю огнем. Молча провожаю Киру к месту, где она стояла до танца. Остальная часть дискотеки проходит более раскованно. Парни пританцовывают рядом с девчонками. Всем весело и неловкость почти исчезает. Нам всем здорово от этой нашей затеи, в виде дискотеки, которая служит формальным поводом первых межполовых отношений. Мы впервые заинтересованы девочками, а они парнями после долгих детских лет взаимного игнорирования и непонимания.
Звучит последняя песня и это, естественно, медляк. Киру пытается пригласить на танец крупный парень Игорёня, но я нагло прошу его извинить нас и увожу Киру у Игорёни из под носа. Он с растерянной улыбкой округляет глаза и остается стоять на месте. Он был добрым парнем.
После наведения порядка в кабинете, мы вываливаемся шумно на улицу и идем провожать девчонок. Все разбиваются на несколько небольших компаний. Я иду вместе с Саней провожать Киру и Анку до остановки.
Подходит автобус девчонок и они, разгоряченные, неожиданно целуют нас в щеки на прощание. Я готов сплясать джигу от этого неожиданного знака внимания с их стороны. Саня тоже расцвел всеми возможными цветениями и, наверное, моя улыбка так же глупа, как и его, растянутая от уха до уха. Над улыбкой сияют бессмысленные ошарашенные счастьем глаза. Мне кажется, что это так по взрослому прощаться вот так поцелуями. Хорошо бы завести такую традицию на каждый день.
На двух спаренных уроках геометрии, я тайком поглядывал на профиль Киры, в надежде хоть, что-то прочесть в ее лице, посвященное мне. Ничего не прочел. Она смотрела на доску, в тетрадь, опять на доску и изредка тихо перекидывалась смешками с Анкой, которой было скучно, и та всё время пыталась скрасить урок своей болтовнёй. "Странные существа эти девочки" — подумал я тогда впервые. Впоследствии подобная мысль станет периодически посещать меня, адресованная разным иным персонажам женского пола.
— Так здорово прошла дискотека, а теперь даже не взглянула. — брякнул я сам себе мысленно.
Лошадь продолжала вещать о ромбах и каких-то диагоналях, в которых я мало, что понимал и не особо к этому стремился. Я все больше переставал следить за происходящим на уроке и слышал, как уже Херувимы кружат над люстрами кабинета математики и садятся почивать на рамы портретов великих ученых.
— Повтори. Повтори, то, что я говорила! — услышал я.
— Ты совсем оглох? — Лошадь подошла ко мне вплотную и пристально смотрела мне в глаза.
Я выпал из своей романтической задумчивости и вернулся в реальность происходящего. Херувимы юркнули в закрытые окна, сладкие голоса небесной капеллы оборвались, и на меня навалился серый будничный день. И не просто навалился, а материализовался уроком геометрии. Хуже геометрии, как предмет, могла быть только химия. Химию я понимал лишь, пока мы изучали таблицу Менделеева, валентности и кислоты. Когда же пошли задачи, формулы и прочие тонкости этой науки, я понял, что не понимаю вообще ничего. И если над геометрией можно было посидеть и разобраться, то химия с каждой новой темой становилась от меня всё дальше и дальше. Вскоре она превратилась в предмет, который был для меня полнейшим мраком. Но химички в нашей школе были добрейшими существами. Это делало их уроки несказанно приятней, чем уроки математики. Химички понимали, что к таким "гениям" химической науки, как я цепляться с просьбой выходить к доске, было делом бесполезным и даже малопонятным для окружающих, поэтому они ни меня, ни мне подобных не трогали, давали нам спокойно списывать и ставили наши "заслуженные" трояки.