Ру вспомнила, как в окно крошечной комнаты, которая была ей скорее тюрьмой, она смотрела на братьев. Они так старались спрятать виноватые лица, ведь столько всего натворили! Мать была бы крайне ими не довольна... Юные царевичи не уезжали из города в тот день.
- А... царевна? - затаив дыхание, спросила девушка.
- Какая царевна? - рассеянно спросил парень, снова засмотревшись не то на порхающие вёсла, не то на игру мутного солнца на водных бликах.
- Младшая дочь царицы Улы, Даника?
- Там какая-то ещё дочь была? - удивлённо, но ничуть не притворяясь, спросил Юрай, и тут же окликнул алхимика в спину: - Эй, Влахо!
- Оу! - сквозь плеск волн он совершенно не слышал их разговора, да и говорили они довольно негромко. Ручия нарочно понизила голос, чтобы не нарваться на новые насмешки лодочников, сопровождающих их.
- Сколько наследников было у Терновой Королевы?
Ручии подумалось, что никогда царицу Улу никто не величал королевой: всё-таки, Тёрн был царством, хотя некоторые заезжие торговцы из других стран оговаривались, именуя его Терновой Империей. Девушка подняла глаза, когда заметила нарушившийся ритм плеска вёсел: на неё, обернувшись, глядел Влахо.
- Другая бы спрашивала, где её мама, а ты говоришь о царской семье, - серьёзно сказал алхимик. - В истории говорится о братьях-близнецах, наследниках трона Улы, пропавших в первый день Зимы.
- Они не близнецы, - тут же вскинулась Ручия, откидывая меховой капюшон, налезающий на глаза и перекрывающий весь обзор, - Дарко - первенец, Томаш младше его на три года. И младшая - Даника. Ей... - Ручия немного поникла, - ей было четырнадцать.
- Ты сказала, что не помнишь, сколько тебе зим, а царевнины знаешь, - заметил Юрай.
- Мы родились с ней в один месяц: она в начале, а я - в конце. - Ручия поникла головой, снова и снова поправляя опушку на рукаве. - Я не считала свои... зимы, -- Ру с трудом переиначила привычные "лета": теперь прожитое время мерили только зимами, -- но все всегда знали, сколько лет Данике, дни рождения наследников праздновались всей столицей.
- Принцы были близнецами, - упрямо повторил слова наставника Юрай. Его брови подёрнулись инеем, придавая ему вид седого старца с молодыми глазами, - я учил, что они родились в один день.
- Да, но с разницей в три года, - терпеливо ответила девушка. - Так совпало. Поэтому в народе ходили волнения: раз братья рождены в один день, это ли не знак, что они в равной степени имеют право занять после матери трон, пускай Томаш и младше...
- Но преемственность в Тёрне раньше шла от женщины к женщине, - заметил Влахо, теперь внимательно прислушивавшийся к разговору.
- И очень многие надеялись, что следующей править страной будет Даника. Но эта традиция была такая древняя, а Даника... царевна иногда была чудна и неосмотрительна, и царица однажды объявила, что право преемственности трона принадлежит первому по праву рождения. А значит, после матери у нас появился бы первый правящий мужчина за два века, и им должен стать царевич Дарко... должен был, -- запнулась Ручия.
Плеск и шлепки волн о борта лодки нарастали, ветер усилился. Девушка спрятала лицо в капюшоне, и на какое-то время голоса в лодке стихли. Потом с берега раздался странный, протяжный звук, словно кто-то протрубил в старый, надтреснутый рог, и ветер утих, сменившись крупными, мягкими хлопьями снега, разлетавшимися в стороны над лодкой. Они укладывались на воду, тут же оставляя после себя на секунду-другую призрачный след, и сливаясь с тёмной водой и мелкими льдинками. Гудку ответил звонким свистом один из лодочников.
- Что это такое было? - Ручия выглянула из своего капюшона, как мышь из норы, и оглядела берег, откуда она слышала тот самый треснутый рог.
- Мы переплыли границу Тёрна, - ответил Юрай.
- И поэтому изменилась погода?
- Все, кто мог, поторопились объявить себя отделёнными от столицы. Теперь нет единого Тернового царства. Они этак, вроде, отгородили себя от лютой погоды. Кому-то больше повезло, кому-то - меньше.
- Как это? - У Ручии сел голос. От разговора на холоде, казалось, заиндевели сами голосовые связки, а Юраю всё было ни по чём, он продолжал говорить и рассказывать. Кажется, его здорово увлекла эта беседа, потому что он то и дело бросал на Ручию странные взгляды, и подпрыгивал и ёрзал на своей скамье, будто весло подбрасывало седока в воздух.