Заслышав плеск, зашевелился в углу Юрай. Он бросил смурной взгляд на наставника, а затем на печь, в которой лавово переливались угли. Холод с улицы уже начал просачиваться в дом даже сквозь законопаченные окна; пришлось встать и подложить пару чушек, которых и оставалось-то всего на пару закладок.
- Ничего? - спросил Юрай, чувствуя, как сонная пелена снова заливает глаза.
- Пока нет.
- Дрова кончились. Утром уходим, - больше всего ему хотелось понежиться дома на мягкой подушке, под хорошим одеялом из добротной овчины, а не кукожиться под ватником в лачуге размером с напёрсток, в которой жил неизвестно кто еще до начала долгой зимы. - Они все одинаковые. Надо сотни, может, тысячи, перекопать, прежде чем отыщем свою жемчужину в стогу сена.
- Иголку, - поправил его наставник, всё ещё не отрываясь от разглядывания неподвижного лица.
- Мм? - Юрай уже устроился поудобнее, намереваясь снова заплющить глаза и вздремнуть.
- Либо иголку в стоге сена, либо жемчужину в навозе.
- Один хрен.
- Неуч.
Юрай в ответ фыркнул, и поднял плечи, словно сурок прячась от света лампы в глубине мехового капюшона. Через несколько минут он снова засопел, и Влахо чуть улыбнулся «отваге» своего воспитанника. Ночной кисель из облаков сегодня был благостен и добр настолько, чтобы открыть тёмное небо с переливом звёздной реки. Народившийся месяц уже не колол свод острыми рожками, а постепенно превращался в добротную половинку настоящей Луны, и света от него было достаточно, чтобы видеть тропу следов, ведущую к единственному дому со светом в окнах.
Влахо снова склонился над водой. Коснулся дыханием водной глади, всматриваясь; от воды поднималась лёгкая рябь пара, словно шевельнулись синеватые губы, и алхимик задержал дыхание. Несколько секунд он не выпускал из лёгких ни грамма воздуха, чтобы не сбить почудившийся тонкий парок, и вот в холодную тьму с неподвижного лица снова взвилось крошечное, едва заметное облачко.
- Юрай, - голос наставника был тих, но ученика выкинуло из дремоты так резко, что он сверзился со скамьи. - Тряпки, шкуры, мехи с теплой водой.
Парень тут же закопался в сумки, вытаскивая необходимое. На печи стояла пара горшков и чан, вода в которых уже остывала.
- Она...
- Похоже.
- Не может быть!
- Сам посмотри, - Влахо приподнял в воде ставшее мягким тело, мокрая ткань расшитого лифа вылепила небольшую девичью грудь и хрупкие рёбра. Голова девушки запрокинулась назад, и теперь ясно стало видно медленно, но ритмично возникающее облачко пара над её ртом. - Нельзя перегреть. потрогай воду, горячая?
- Теплее руки, - отозвался Юрай, сунув палец в кувшин.
- Хорошо. Вычерпай из ванной половину, и примешай теплую.
Началась работа. Вскоре ведро у ног было заполнено зеленоватой холодной водой из ванны, и алхимик с учеником осторожно тонкой струйкой влили в ванну теплой воды. Зелье, в котором плавало тело, разбавилось, посветлело. Лицо девушки утратило алебастровую бледность, и стало понятно, что не грязь была на носу, и не ошметки травинок, а темные пятнышки веснушек. Будто лицо присыпали корицей.
Девушка отчётливо дышала.
По команде алхимика, они вынули её из воды, и уложили на расстеленные на полу шкуры. Платье липло к телу, Влахо и Юраю пришлось постараться, чтобы стащить с девушки мокрую одежду. Ученик покраснел до мочек ушей, но в неверном свете масляной лампы этого не было видно. Юрай принялся тянуть за завязки нижнего корсета, но Влахо разом прошелся по ним острым ножиком, и единым движением Юрай сдернул корсет, а Влахо тут же накрыл девушку одеялом так, что лишь мельком блеснуло фарфором голое тело.
Под бока подложили наполненные теплой водой мехи, и принялись осторожно растирать руки от пальцев к локтям.
- Тише ты, тише. Пальцы ей оторвёшь. Сейчас кровь густая, как масло на морозе. Отогреешь резко - умрёт.
У Юрая самого пальцы дрожали, он ронял ладонь девушки, снова поднимал, осторожно тёр, почти гладил пальцы. Кожа плохо поддавалась, будто дублёная, хотя на вид была тонкая, как пергамент.
Дрожать она стала так внезапно, что Юрай сперва испугался. Тряслась, будто бы, каждая частичка её существа, дыхание стало неровным, но алхимик удовлетворенно кивнул: «Отогревается». Спустя, кажется, часы, синева вылиняла с её лица, оставив лишь бледность.