На небе было темно: ни луны, ни звёзд. Лишь темные грязные облака, спускающиеся на землю клочьями тумана. Холодная земля пугала своим спокойствием, одевшимся в сумрак тумана, от которого мерзли руки и ступни.
Генри поежился. Равномерный шелест пшеницы начинал сводить с ума, складываясь в странную мелодию. Колосья так не шумят.
Вдруг его разум и тело охватил непонятный ужас. Он услышал детские голоса.
По полю, под медленное покачивание пшеницы, шла колонна из маленьких детей. Они были бледны, с покрасневшими ладонями и босыми ногами. Дети держались за руки и звонко пели. Эти звуки отдавались дрожью в душе Генри, заставляя сердцу уйти гораздо глубже, чем это возможно.
Маленькие ноги бесшумно ступали по полю, плавно поворачивая налево и заводя круг. Он пытался разглядеть их лица, с надеждой, что среди них нет его дочери. С напряжением всматриваясь в тёмные кудряшки и бледные вздёрнутые носики, он не находил таких дорогих его сердцу черт.
В их песне нельзя было разобрать слов, только их смысл эхом отдавался от колосьев и тонул в белом тумане. На их лицах не было страха, они даже не улыбались, а только смотрели друг на друга пустым и блеклым взглядом.
- Беги, пока можешь...
- Пока не остался здесь...
- Средь призраков пшеничных колосьев...
-Скорей хорони свою месть...
- И не жди черноглазую гостью...
Их было пятеро. Пятеро маленьких мальчиков и девочек. Они покачивали головами в такт песни. Постепенно становилось все тише и тише. Теперь их синеватые губы лишь шептали, шум колосьев заглушал их пение. Туман начал медленно поглощать их фигуры.
В это время из-за туч вышел тонкий серп Луны, он казался таким острым, как острие для жатвы.
Сзади раздался тихий хриплый смех. Он был страшнее даже пения мертвых, потому что был настоящим. Живым.
По полю, сквозь длинные золотистые колосья, шла девушка, задумчиво трогая колосья своими бледными поцарапанными руками. У нее был пустой и бездумный взгляд, она смотрела то на покачивающиеся колосья, то на туманное сизое небо, то на свои красные руки. Что-то был в ней совсем еще детское и наивное. Даже лицо: огромные серые глаза, резкие скулы, ямочка на подбородке. Она была бы даже красивой, если бы не красноватые синяки под веками и странная улыбка обветренных губ.
Она откинула назад свои длинные темные волосы, в которых запутались листья и маленькие веточки, и посмотрела на то место, где недавно были дети. Она улыбнулась и снова засмеялась. От этого по рукам Генри пошли мурашки. Ведьма подошла к тому месту, трогая рукой воздух. Вдруг ее мягкое лицо ожесточилось.
- Кто помешал вам веселиться, дети мои? - шепотом просила она, гладя что-то невидимое, - Кто вас потревожил?
Сильнее задул ледяной ветер. Тише зашуршали сухие колосья.
Ведьма резко повернулась к Генри. От ее бесноватого взгляда хотелось убежать, скрыться в густом тумане. Это было не тихое, веселое безумие, это была болезнь, въевшаяся в душу своими одержимыми корнями.
Какая-то странная жалость к безумию и горькая ненависть перепились в душе Генри. Страх и сочувствие переполняли его. Всё-таки, она было всего лишь молодой девушкой, сошедшей с ума. Беспощадной убийцей, умертвившей маленький детей. Бездушной куклой в руках своей одержимости.
Сухие колосья вспыхнули в одно мгновение, они быстро начали чернеть, складываясь в один замысловатый узор.
Ведьма закричала и упала. Теперь у Генри было несколько секунд, чтобы позвать подмогу.
На его зов тут же побежала толпа мужчин. Они несли вилы, железные цепи и серебряные кресты.
Бьющаяся в судорогах ведьма хватала ртом холодный ночной воздух. Она скребла длинными ногтями землю и кусала руки. Сквозь боль она хрипела:
- Дети мои, бегите! Я вас спасла, не им вас губить!
На ее бледном лице играли отблески пламени почти сгоревших дотла колосьев. Она смотрела на Генри своими дикими, почти звериными, серыми глазами и продолжала хрипеть.
Ее грубо подняли. Ведьма начала пинаться и кусать обхватившие её руки, царапая лица и пытаясь дотянуться до глаз.
Ее руки и ноги сковали тяжелыми цепями. Когда ее вынесли из догоравшего круга, ее тело обмякло, и мужики теперь спокойно неси ее сквозь все поле.
***
А наутро был костер.
Привязанная к огромному столбу ведьма с тихой ненавистью смотрела на прибывающую толпу. Её лицо и голые ноги были покрыты синяками. Она дрожала, хотя на улице было тепло.
- Проклятая ведьма! - шептались подошедшие пожилые бабушки, - Еще в её детстве я знала, что у нее одни бесы в голове!